Неужели это тот самый фон Бибер, хлестнувший перчатками по лицу польского учителя и прошагавший через мост на западный берег реки Сан? Правда, Кияковский называл фон Бибера капитаном. Но с тех пор прошло два года, и фон Бибер, возможно, выслужил новый чин.
Насмешливый огонек блеснул в глазах Карасева, и, нагнувшись к самому лицу «языка», он произнес несколько слов:
— Перемышль? Сан?.. Пан Тадеуш Кияковский.
Майор вспомнил. Утвердительно и даже, как показалось Карасеву, радостно закивал он головой.
Да, это был тот самый Бибер, с которым Карасев свел заочное знакомство еще в 1939 году в Перемышле. С тех пор капитан, видимо, без особых трудностей прошел или проехал по многим странам Европы, заслужил фашистский железный крест, чин майора и, наконец, попал под Москву, пополнив польское, чехословацкое или французское меню русскими блюдами. Он не изменил своим старым привычкам к обильной пище и комфорту. Возможно, майор надеялся в скором времени попировать в лучших русских ресторанах и понежиться на кроватях комфортабельных московских гостиниц. Но, увы! Здесь, на Восточном фронте, вся его карьера лопнула, как мыльный пузырь. Он попал в руки русских партизан и теперь лежит связанный и беспомощный, еле сдерживая рвущуюся из желудка тошноту.
«Бывают же такие неожиданные встречи», — подумал Карасев и сказал негромко Терехову:
— Старые знакомые!
Терехов так и не понял короткой и загадочной реплики командира, а у того не было времени сейчас рассказывать о давнем происшествии в Перемышле. Он подошел к леснику и пожал ему руку.
— Спасибо, отец, за помощь.
— Спасибо и зам, — ответил лесник, косясь на связанного майора. — Только как же теперь? С вами подаваться в лес?
— Нет, там помоложе и покрепче найдутся.
— Ну, а нам — пропадать?
— Зачем же? Будем надеяться на лучшее. — Он на минуту задумался. — Скоро сюда, наверное, немцы пожалуют. Начнут тебя допрашивать — тверди, что ничего не знаешь, напугался сам до смерти, да еще, мол, связали тебя, чтобы не успел донести на партизан.
По распоряжению Карасева всю семью Самсонова связали веревками (правда, не очень туго). Когда Терехов обвязывал дочь лесника Соню, он озорно оскалил зубы и не удержался от шуточных комплиментов:
— Эх, какую красавицу здесь оставляю. Лесную царевну!.. Простите, товарищ царевна, вам не больно?
— Больно! — пытаясь улыбнуться, ответила Соня.
— В таком случае, милль пардон, как говорят французы. Одним словом, приношу свои извинения. Ефрейтор Илья Терехов!
И он стал по стойке «смирно» — неугомонный, черноволосый, с тонким загорелым лицом и острым носом с горбинкой.