Потянулись долгие, томительные минуты. Неизвестный поел, потом бережно спрятал в тряпицу остатки еды и снова заковылял вперед.
Малость поотстав, Игнат подошел к сыну и негромко спросил:
— Ну, говори. Что за срочное сообщение имеешь?
— Чудно, батя, получается, — взволнованно зашептал Федор. — Краюху-то он не из-за пазухи вытащил, а из кармана. А у них, у «блаженненьких», привычка одна, я приметил… Какая еда или хлеб — они обязательно ее за пазухой держат.
Зубилин одобрительно посмотрел на сына. Молодец! Правильно подметил. Глаз охотничий, зоркий, не упустил даже такой мелочи.
— А еще что? — спросил он, стараясь суровостью в голосе скрыть одобрение и похвалу.
— И не крестится. Ни до еды, ни после. Тоже, батя, чудно. «Блаженные», они верующие, один в одного, а этот какой-то безбожник…
Федор был прав. Может быть, догадки его были и недостаточно обоснованы, но они дополняли то, что вчера поздно вечером Игнат Зубилин выслушал, а потом и прочел, сидя в землянке у командиров.
Донесение «переводчика немецкой канцелярии» старого учителя Лаврова (его фамилии Зубилин, конечно, не знал) извещало о том, что комендант Ризер получил секретное задание заслать в партизанский отряд своего человека, опытного агента, отказавшись при этом от старых, шаблонных методов. Так и было написано — «старых, шаблонных методов».
«Установить более точно, что имеется в виду, весьма затруднительно».
Даже в своих донесениях Лавров не мог отказаться от свойственной ему обстоятельности и некоторой риторичности.
«Но полагаю, что подобное мероприятие, — писал далее Лавров, — будет проведено немедленно, ибо приказ получен срочный. Подходящий человек, кажется, прибыл. Никто из нас его не видел. Он тщательно укрывается, видимо, готовится к выполнению задания. А Ризер неожиданно заинтересовался нищими и юродивыми. Расспрашивал о них и у меня. Пока все».
Когда Лавров печатными буквами, чтобы скрыть почерк, составлял свое донесение и обдумывал, какой найти предлог для отлучки из Угодского Завода (старику надо было добраться до условленного места лесу и засунуть в дупло старого дуба драгоценную бумагу с надписью «Патриот»), он не знал, что партизанский отряд готовится к налету на немцев и нуждается в разведывательных сведениях. Уж он-то, толкавшийся целые дни в канцеляриях и в комендатуре Ризера, смог бы подробно описать и расположение штабных отделов, и порядок их работы, и количество офицерского состава, и даже их чины и награды.
Но о подлинной роли Лаврова знали только четыре человека: Курбатов, Карасев, Гурьянов и Лебедев. Против личных встреч с Лавровым разведчиков и связных Курбатов категорически возражал. В дупле «маяка» время от времени появлялись бумажки, испещренные мелкими печатными буквами, и эти бумажки связные доставляли в отряд, не зная, кто их пишет и кладет. Своевременно, еще до ухода Курбатова в Серпухов, добыть нужные сведения через Лаврова не удалось, поэтому и пришлось Коньковой дважды совершать путешествие в Угодский Завод.