Интерес к пришельцу сразу пропал. Охотники расслабились, опустили оружие и, торопливо выстраиваясь редкой цепочкой, двинулись влево вдоль склона, ступая след в след заскорузлыми босыми ногами. У них тут, вероятно, были какие-то свои дела.
Женька облегченно вздохнул: «Вот и пообщались. Что-то людно становится в здешней степи!»
Пригибаясь, чтобы не маячить на фоне неба, он перебежал к вершине пологого холма, откуда должно быть все хорошо видно.
Осоловелые, пьяные от выпитой крови, люди ползали по туше мертвого мамонта. Они пытались содрать большой кусок шкуры с бока — вождь велел сделать укрытие от ветра. Живот у Даха раздулся, клонило в сон. Он сидел на корточках у маленького костра, щурился от дыма и смотрел, как Рам, стоя на коленях, поддерживает двумя ветками над огнем большой кусок волокнистого мяса. Нет, Дах уже не хотел есть, но этот гад пусть жарит, пусть жарит! Скоро он отправит молодых на стоянку. Они приведут сюда всех. «Мы будем жить здесь — жить долго, пока не кончится мясо. Сюда придут все, кто сможет, и Хана придет… А, собственно, почему я должен ждать?»
Дах приподнялся и пнул ногой в плечо Рама. Не ожидая удара, тот завалился на бок. Мясо упало на угли и зашипело, почти потушив огонь.
— Пойдешь на стоянку. Сейчас. Приведешь людей!
Рам лежал, не пытаясь встать. Он сглотнул слюну:
— Нужно принести им мясо. Они не смогут…
— Иди!
Говорить больше было не о чем. Рам встал и, ссутулившись, побрел прочь, забирая вверх по склону, чтобы не застрять в кустах. Дах долго смотрел ему вслед, постепенно успокаиваясь. Он пальцами выбросил из огня обгорелый кусок и подумал, что надо все-таки убить Рама и тогда все будет хорошо.
Они росли вместе, были примерно одинаково сильны и старались не ссориться, иногда даже помогали друг другу. Потом они стали мужчинами, самцами, и все испортила Хана. Тощая грязная девочка-подросток как-то вдруг превратилась в женщину, в самку, которую хотят все. А она никому и не отказывала — ни вождю, ни им, только что созревшим мальчишкам. Но сидел в ней какой-то злой дух или ей просто нравилось смотреть, как мужчины дерутся из-за нее. И Дах однажды понял, что с Рамом им не ужиться. С ним, с Рамом, Хана довольно хихикает и визжит, а когда отдается Даху, сопит и просто ждет, чтобы он кончил.
Да… Может быть, из-за этого он тогда и сорвался: получив утром очередной пинок от вождя, он не пополз в сторону, как обычно, а подцепил с пола чью-то дубину и врезал ему по черепу. И попал! Привыкший к покорности вожак просто не ожидал удара. Перепуганный собственной смелостью, Дах долго добивал его той же дубиной. А люди вокруг делали вид, что ничего не происходит: кто-то спал, кто-то пытался разбить камнем толстую берцовую кость, с которой пока никто не смог справиться, кто-то возился с наконечником копья. Все было как обычно, но мир перевернулся — он, Дах, стал теперь вожаком! И смотрела из своего угла Хана. С восхищением? С любопытством? С насмешкой?