"Ну и вид у тебя, Михаил? Дошел до ручки, — Миша вдруг стал разговаривать со своим внутренним «я». — Вместо того чтобы врага бить, ты решил счет открыть, начав с собственной родной сестры".
"А что, надо было по головке погладить за это? Или может согласие дать на свадьбу? Нас же НКВД всех расстреляет за связь с немцами, а детей сошлют в детский дом".
"По головке, не по головке, но так жестоко бить зачем? Она же девушка, она же твоя сестра. У нее впервые вспыхнули настоящие чувства, первые чувства любви. А ты за это по лицу хлестать. Стыдно. Очень стыдно, Михаил".
"Что делать тогда?"
"Первое – попроси прощения у Веры. Ты очень обидел свою сестру. Второе – просто поговори с ней в хорошем тоне. Если самому тяжело, пусть мать поговорит. Раскройтесь по душам, глядишь, и придете к согласию".
И вдруг Мише в голову пришла новая мысль о том, что Веру надо спрятать и не показывать этому фрицу. Приедет, а ее нет. Может и мать с сестрами удастся на время вывезти к родственникам.
Это новая идея моментально заполонила его сознание, и он повеселел. Он с Верой на эту тему говорить больше не будет, а вот мать должна узнать, когда приедет немец и накануне Веру нужно спрятать в лесу. Довольный своим решением он поправил на себе одежду и зашел в большую комнату…
Ближе к ночи Михаил вернулся в лагерь, где первое время он и его три товарища прятались от нашествия немецких солдат. Вообще-то лагерем это место трудно было назвать, но хлопцы так решили. На самом деле это был их схрон от оккупантов в глуби леса, защищавшего с двух сторон малопроходимым болотом и состоящий из землянки и навеса – кухни с очагом, выложенным из камней. Ребята еще не спали, а сидели на бревне и тихо разговаривая, пекли в углях бульбу. — А вот и Миша появился, не запылился, — приветливо отозвался на шорох Михаила Лявон, поддев палкой подгоревший корнеплод. — Смотри, чистенький, побритый и усы решил как у Чапая отращивать. Не партизан, а герой.
— Здорова, хлопцы, — поздоровался Михаил, крепко пожав Степану и Лявону руку, не обращая внимания на шутки Лявона. Вот продукты от мамы.
— За харчишки спасибо, — оживился и Степан. — Что вкусненького принес, Миша? Покажи.
— О-о-о, — заохал Михаил, — есть такое слово деликатес. Завтра попробуете, чем кормится Европа.
— А где раздобыл, Михаил, расскажи? — проявил интерес Лявон. — Присаживайся, у нас и бульба уже испеклась.
— Потом, хлопцы, потом, устал. А где Трофим?
— Атаман думу думает. Он в землянке.
— Ну, добре, я еще подойду к вам. Попьем чаю, — Миша прошел немного вперед и, выставив перед собой жилистую длинную руку – было довольно темно – спустился по ступенькам в землянку. Лампа здесь была потушена, берегли керосин.