— Осторожно, Миша, темно, — подал голос с противоположной стороны Трофим.
— Не спишь? — Миша наощупь нашел колоду, служившую стулом, и присел на нее.
— Не сплю, как слышишь. Ну как сходил, Миша? Как там Вера?
— Много распространяться не буду. Нет желания, извини, Трофим.
— Не хочешь, не говори. Завтра расскажешь.
— Не в этом дело. Хвастаться нечем. Вера все признала. Ты представляешь, — Миша нервно вскочил с колоды, возбудившись от воспоминаний, — она мне с вызовом так и ответила, мол, люблю немецкого офицера, он меня тоже любит, и мы скоро поженимся.
— Да ты что? — Трофим поднялся с лежанки и зажег лампу. Разгоравшийся фитиль, осветил вначале напряженную долговязую фигуру Михаила, а затем и выстраданное горем молодое худощавое, с пробившимися усиками лицо.
— Да, Трофим, да! — Миша смотрел на друга, ища сочувствия.
— Садись ты, не стой и так тесно. Что ты решил делать, Миша?
— Что делать? — Михаил повторил вопрос, как бы подбадривая себя. — Оставить все как есть и допустить, чтобы немец увез Веру, ты сам понимаешь, я не могу. Иначе Органы покоя не дадут ни мне, ни матери, ни остальным детям, не говоря уж о самой Вере.
— Да, Миша, ты прав. За связь с фашистами благодарность не выпишут. Любовь не в счет. Враг. Идет война не на жизнь, а на смерть.
— Вот то-то и оно. Есть у меня одна мысль. Но нужна ваша помощь.
— Что надумал, поясни, — Трофим, слушая Мишу, присел на березовую кровать и стал делать самокрутку.
— Этот немец приедет за Верой четвертого августа.
— Откуда известно?
— Вера матери сама говорила, что он обещал быть в поселке через две недели, а уезжал он 21 июля. Мне мама и передала. Так вот я хочу накануне увести Веру из дома и спрятать в лесу. Долго немец в поселке не задержится, покрутится и уедет. Война все же. И сделать это должны вы, мои боевые друзья. Мне Трофим, сам понимаешь, из этических соображений делать это нельзя. Я и так виноват перед сестрой, — лоб Михаила покрылся легкой испариной. Лицо его было бледным.
— Что-то случилось дома?
— Да, случилось. Узнав от Веры об этом, я не сдержался и избил ее.
— Ты избил Веру? — воскликнул с удивлением друг. — Миша! Что с тобой происходит? Меня за грудки, Вере пощечины. Откуда это. Твой батька был спокойным, уравновешенным человеком. Ну ты даешь?
Миша молчал, видно было, что он сильно переживает. — В общем, хочу вот так поступить, друг мой Трофим, — после небольшой паузы подытожил он. — Поддержишь меня?
— Вера, конечно, не знает об этом, — зацокал тот и покачал головой. — Ну, и работенку ты нам удружил. А немец тот не озвереет? Деревню не сожжет?