Из-за вековых сосен мимо надгробных камней и трухлявых покосившихся крестов грозно выползли четыре Т-34 и остановились. Из командирской башенки центрального танка показался лейтенант Эберт. Бегло посмотрев в бинокль и оценив обстановку, он без промедления отдал команду экипажам: — К бою! — и повел танки в лобовую атаку.
Не успел Криволапов с Францем ближе подрулить к танкам, как их буквально оглушило рявканье пушек и рокот пулеметных очередей.
Фьють, фьють, фьють, – свистели пули кругом. – Дзинь! – поползла паутина по лобовому стеклу.
— Проклятье, Эберт! — не в шутку проворчал Франц, спрыгнув с машины и поцеловавшись с землей. — Ты так перекалечишь нас быстрее, чем русские иваны. Плотный огонь выбросил его и Криволапова из «Виллиса».
— Не отставать, Криволапов! За мной.
Чтобы быть не задетыми разгулявшими трассами, шедшими с обеих сторон, они по-пластунски поползли к ближайшим кустам левее кладбища.
— Криволапоф, не отставать. Криволапоф! — крикнул громче он и обернулся назад. Его голос потонул в разрыве малокалиберного снаряда. — Черт! Мои глаза… Криволапоф, где ты? — Стирая ладонью грязь с лица и протирая глаза, он сплюнул прогорклый сгусток и пополз назад к русскому танкисту.
Т-34 к этому времени поравнялись с ними и дали новый залп. Что творилось впереди, на стороне русских, Ольбрихт хорошо не видел, но догадывался по накалу боя, по ответным разрывам недалеко от себя, что это били русские легкие танки.
— Криволапоф, что с тобой? Не лежать! Уходим! — Франц окликнул солдата и ближе подполз к нему. Немного присыпанное землей тщедушное тело не шевелилось. Неужели убили?
— Криволапоф, вперед! — он дернул того за рукав гимнастерки. — Степа… очнись. — Но Криволапов молчал. Тогда Ольбрихт приподнялся и осторожно развернул солдата на спину и все сразу понял.
Правая сторона головы была залита кровь. Только-только познавшая бритву молодая кожа лица была бледно-серой и в крови. Открытые, застывшие, некогда озорные глаза, выражали физическую усталость и почти детскую озлобленность.
— Проклятье, — лицо Франца помрачнело. Сердце сжалось от накатившей тупой боли. Он, еле сдерживая слезы, застонал, не понимая в первую минуту, почему вдруг его накрыла эта невыносимо тяжелая волна скорби. Он видел смерть, но таких чувств, к павшим солдатам у него не возникало. Сейчас, здесь это были особенные чувства, сродни братским. Он смотрел на Криволапова и не мог поверить, что его убили, что больше не будет с ним рядом этого веселого, чуть с заискивающим взглядом танкиста.
За короткое время Франц, незаметно для себя, сблизился душой с этим тщедушным русским солдатом. Хотя близко к себе его не подпускал. Он всегда держал дистанцию офицера.