— А мы давно с вами не виделись, Франц, — высказал сожаление генерал, — и в этом мы виноваты оба. Но, как говорят русские, лучше поздно, чем никогда. Я рад вас видеть живым. Пойдемте, присядем, поговорим, — и генерал мягко подвел Франца к креслу и усадил его. Сам присел на диван.
— Да, герр генерал, с осени 41 года мы с вами не виделись. Прошло много времени.
— Замечу, Франц, военного времени… А ты возмужал, — генерал после первых приветственных фраз перешел на «ты», подчеркивая тем самым неофициальный тон беседы. — Тебе идет общевойсковая форма офицера Вермахта.
— Мне она самому нравится. Я горжусь отличной униформой частей Панцерваффе, но предпочитаю надевать ее во время боевых действий. А в этой я чувствую себя всегда превосходно. Без нее я как тевтонский рыцарь без плаща.
— Я смотрю, ты стал настоящим офицером-арийцем. Похвально. Меня это очень радует. И я искренен в своих чувствах.
— Я это вижу, господин генерал.
— С матерью, отцом переписываешься? Где они сейчас?
— Дома был в конце лета 43-го после ранения. Мама по-прежнему беспокоится за меня. Говорит, что я изменился. Молится ежедневно за мое здоровье. Она вообще стала набожной как началась война с русскими. От папы получил две недели назад письмо. Его перевели в госпиталь, расположенный в Нойдаме, возле Франкфурта-на-Одере. Пишет, что много работы. Много раненых. Большая нагрузка. В основном везут из Украины, с южной группы. Много разговоров об открытии Второго фронта.
— Да, мой мальчик, идет война. Не мы ее развязали. Во всем виноват большевизм. Мы просто предупредили удар Сталина и его еврейской клики. Тягаться с русским медведем тяжело, несмотря на доблесть наших дивизий. Наш Фюрер ошибся, говоря, что это колосс на глиняных ногах. Мы убиваем одного, встают трое. Убиваем троих, поднимается пять. И так до бесконечности. А их погода? Эти сибирские морозы. А дороги одни что значат? Нет, эта война не по правилам Карла фон Клаузевица.
— Да уж, дороги, — усмехнулся Ольбрихт, вспомнив происшествие в лесу.
— Давай выпьем за встречу, мой мальчик, — перебил его воспоминания генерал. — Она заждалась этого момента, как немецкая мать своего сына-солдата.
— Меня товарищи ждут, господин генерал. Давайте перейдем к главному разговору.
— Ничего-ничего, пятьдесят граммов коньяку не помешают никакому разговору, — генерал Вейдлинг поднялся и с почтением налил в бокалы золотистой жидкости. Один из них предложил Ольбрихту.
— За Фюрера и победу! — произнес, стоя, тост генерал.
— За солдат Рейха и победу! — Франц, слегка дотронулся хрустальным бокалом до бокала Вейдлинга и сделал один глоток.