— Фу, как воняет! — пропищала Клава, держа кружку с водой. Возьми, мама, попей. Акулина молча, выпила воды. Вытерла рукой рот: — Спасибо, Клавочка.
— Жалко, мама, жеребчика Пашку. Он был сильный. Мне хлебом нравилось его кормить. Он мне улыбался. Где он сейчас, а, мама? — стоя у отрытой ямы в сарае, вдруг вспомнила о жеребце и маленькая Клава.
— Где? Съели, наверное, красноармейцы нашего Пашку. Ты же видела, Клава, какие они были голодные и тощие, — сострила мать не щадя детских душ и с сарказмом усмехнулась. Перед ее глазами вновь появилась на мгновенье картина схватки с рыжим артиллеристом и яростным политруком. — Все, Катя, вылезай с ямы, — Акулина поднялась с сундука. — Будем ховать наши пожитки.
— Бог в помощь, Акулина! — вдруг как гром среди ясного неба раздался голос Абрамихи. Она тихо и незаметно подошла к сараю и с усмешкой наблюдала за возней Дедушкиных. — Позвала бы меня, Акулина, я бы с Колькой в один миг твое барахло запрятала. Что дети надрываются. От неожиданности Акулина перекрестилась: — Господи! Помоги и сохрани! И повернувшись в сторону незваного гостьи, зло бросила:
— Тебе что надо, соседка? Уходи. Сами управимся. — А затем внимательно и строго посмотрела ей в глаза: — Ты здесь о Николае обмолвилась. А где он, твой Николай? Что-то не видно его.
— Николай? — переспросила, замявшись Абрамиха. — Где и твои старшие – Михаил и Вера. Уехал.
— Мои старшие в Пропойск ушли с отступающими красными. Не оставаться же им под немцем. А вот твоего я не видела на призывном пункте, хотя говорили люди, повестка ему была.
— Не видела? — Абрамиха скривилась. — Смотреть надо было лучше, — и больше ничего не говоря, развернулась и тяжело ступая, ушла.
— Вот дети и запрятали мы сундук тайно, — разочарованно покачала головой Акулина. — Надо же, приперлась!
— Мама, а что она вынюхивает у нас? — измазанная навозом Катя вылезла из ямы и удивленно посмотрела на мать.
— Во-во, вынюхивает, Катюша. Дожидается своего часу. Зараза! Все, дети, взялись за сундук, и так много отдыхали.
Через полчаса старинный дедовский сундук с аккуратно уложенными в нем отрезами ткани, старыми дореволюционными сарафанами, платьями бабушек и иными дорогими сердцу Акулины вещами был засыпан землей вперемешку с навозом и мирно покоился на новом непочетном месте.
— А теперь, детки, умойтесь и сидите в хате. Покушайте сами. Молоко, хлеб на столе, бульба в печи, а я наведаюсь к дядьке Касьяну Андрейчикову в Хотовню. Надо поговорить, как жить нам дальше. Акулина очень уважала Касьяна. Он служил дьяконом в Журавичской церкви. Умный дальновидный дядька мог помочь ей советом.