Ольбрихт прошелся по коридору помещения, и случайно наступил сапогами на осколки стекла. Раздался характерный хруст. Лицо обер-лейтенанта скривилось как от зубной боли. О, черт! — выругался он. Ольбрихт плохо переносил звук раздавленного стекла.
Обойдя осколки и переступив через сваленные комиссарские газеты, он открыл очередную дверь и вошел в большую комнату. Посредине комнаты вальяжно на венском стуле сидел майор Зигель. Он курил сигарету и раздумывал о выполнении текущих задач. Увидев Ольбрихта, Зигель прервался от своих размышлений и без энтузиазма спросил:
— Как дела, господин Ольбрихт? Разобрались с танкистами? — майор Зигель, как и любой трусливый человек, а он был таковым, недолюбливал мужественных людей. В них он видел опасность для своего существования. К разряду таких людей он относил и Ольбрихта. С первой встречи перед войной, когда Франц прибыл в управление корпуса, он невзлюбил того за прямоту, честность, офицерскую порядочность, а позже и за смелость в бою. Сам Зигель был малодушным, неискренним, боязливым человеком и понимал, что рядом с Ольбрихтом выглядит тускло. Это всегда его возмущало, а ведь он был гораздо старше этого сопляка. Но побороть в себе мучившие внутренние противоречия он не мог. Поэтому, будучи старшим по званию, он не мог приказать обер-лейтенанту Ольбрихту. Он его просто боялся. Считал его выскочкой и выдвиженцем. Всегда, оказавшись рядом с ним при решении служебных дел, он старался уйти от ответственности и подставить под удар Франца.
— Как дела, господин Ольбрихт? — вновь задал вопрос Зигель, видя молчание молодого адъютанта. — Умерили танкисты вашу прыть?
— Сейчас приведут сюда военнопленного, господин майор, и мы его допросим. Не возражаете? — не замечая колкости майора, ответил тот.
— Зачем он нам нужен? Это не наше дело, Франц. Пусть танкисты сдадут его в штаб полка, — Зигель вскочил и стал нервно ходить по комнате.
— Возможно дело не наше. Но я, господин майор, не могу позволить этим веселым парням просто вот так убить человека. Это негуманно.
— Что вы говорите? Негуманно! — язвительно воскликнул интендант. — А вот наш великий Фюрер учит, что славянские расы, как низшие, мы должны уничтожать, во имя великой арийской нации. Разве это не так? Вы можете пострадать, Франц, за свой гуманизм.
— Тем не менее, он военнопленный и мы обязаны его допросить, — не сдавался Ольбрихт.
— Как хотите, но без моего участия. У меня много и других дел. Не забывайте, что вам поручено подобрать помещение для генерала. Как подберете, дайте мне знать, чтобы привести дом в порядок. Завтра штаб должен работать в Поляниновичах.