— Ты тоже не подарил, — обиделся Менро.
— Подарю еще... — пообещал Пульс. — Мне одна тут сказала, что хочет родить от меня. Я согласился.
— Кто это вам сказал? — вступил в разговор Сахаров. — Жемалдинова?
— Нет, что вы. Она старая уже.
— А кто тогда?
Пульс сделал вид, что не расслышал вопроса.
— Федюнчик, налей еще по рюмашке. Товарищ оперативник хочет выпить.
— Я не хочу, — отказался Сахаров. — Сами пейте. А у меня сегодня работы много.
Выпив, Менро поставил рюмку на стол и грозно уставился на Пульса жгучими черными глазами.
— Говоришь, я актер плохой?
Видно, до него только сейчас дошел весь смысл высказывания гостя.
— Плохой, — подтвердил Пульс. — Да и я не лучше. Так что не обижайся. Но вот хобби тебе иметь надо. Без хобби ты пропадешь. Сопьешься.
— Я?
Менро был раздражен не на шутку, и Сахаров понимал почему. Пульс выпивал гораздо чаще и больше, чем Федя, который любую пьянку воспринимал скорее как возможность пообщаться с приятными людьми. И кстати, очень редко перебирал.
— Я сопьюсь?
— Ты.
Менро замолчал, сраженный непоколебимой уверенностью старшего товарища в его будущем. Румянец постепенно сползал с его щек, вместо него появились бледные пятна.
— У меня есть хобби, — подумав, сказал он.
— И какое же?
— Я вышиваю.
Пульс ничуть не удивился такому хобби здоровяка Менро.
— Покажи! — потребовал он, хлопнув по столу ладонью.
Менро сорвался с места и убежал. Вернулся он с ворохом мятых салфеток, сунул их в руки Льва Ивановича.
На салфетках крестиком были вышиты различные узоры. Выглядело это довольно мило, Сахарову понравилось.
— Недурно, — одобрил Пульс. — Весьма недурно.
Торжествуя, Федя забрал свое рукоделие и положил
на холодильник.
— А у тебя какое хобби, Лева? — спросил он с долей ехидства.
— Я писатель, — просто ответил Пульс.
Менро захохотал. На щеках его снова заалел румянец.
— Ну, ты фрукт! Лев Толстой, блин! Пушкин! Эх-х... Не дают вам всем покоя лавры Дениса!
— При чем тут Денис? — взвился Пульс. — Мне, к твоему сведению, вообще не нравится, как он пишет!
— Зато его в журналах печатают! А тебя?
— Пока нет, но будут печатать.
— И что ж ты написал, интересно? Какой такой шедевр?
— Мемуары, — гордо сказал Пульс. — «Записки актера» называются. Ну и по мелочам там... Рассказики всякие.
Смех Менро постепенно стих. Булькнув последний раз, он снова замолчал и посмотрел на Пульса с уважением.
— Дашь почитать?
— Дам.
— Когда?
— Завтра. Сегодня у меня нет с собой.
— А о чем ты пишешь?
— О жизни, Федя. Есть у меня такой рассказ...
Пульс понизил голос и заговорил тихо, с ноткой печали, как и следует говорить о высокой литературе: