— Вадя жив? — осведомился Денис, ничуть не взволнованный моим сообщением.
— Жив. Только брови опалило.
— Тогда все в порядке.
И Денис отправился дальше.
Честно говоря, сомневаюсь, что, если бы ему самому опалило брови, он полагал бы, что все в порядке. Но люди по сути своей эгоистичны — каждый предпочитает, чтобы кто-нибудь другой ходил без бровей. И это вполне можно понять.
Все это промелькнуло у меня в голове в один миг — Денис не успел сделать и двух шагов.
— Подожди!
Он остановился.
— Саврасов говорит, у тебя есть новая книга Кукушкинса?
— Есть.
— Дай почитать. Как называется? Про что? Какая у нее обложка?
— Дам. «Три дня в апреле». Про сумасшедшего инвалида. Красная с синими полосками.
Так мы иногда разговариваем. Что ж, жизнь сейчас быстрая, порой надо успеть многое сказать за какое-то жалкое мгновение.
— Когда дашь?
— Да хоть завтра. Вадя поставил мне целый съемочный день, так что увидимся...
— Хорошо, — сказала я и отпустила Дениса восвояси. Все равно минут через двадцать я снова встречу его — или в нашем павильоне, или в кафе, или на лавочке с Саврасовым.
Настроение у меня и так было неплохим, а тут, после короткой беседы с моим возлюбленным, стало просто замечательным. Во-первых, он улыбался мне, и улыбался очень мило; во-вторых, завтра я получу новую книгу Кукушкинса, что предвещает мне несколько прекрасных часов. Разве это не поводы для радости?
Как выяснилось в скором времени, радовалась я напрасно. Вадя недолго мучился — оператор вызвал ему «скорую», и нашего режиссера с триумфом, под вой сирены, увезли в больницу. Утешило нас только то, что повезли его не в ожоговый центр, а в обычную больницу, в психиатрическое отделение. Мы были уверены, что там ему дадут пару таблеток и уже завтра наше сокровище вновь воцарится на съемочной площадке. Так оно и вышло. Но на сегодня работа была закончена.
Мадам тяжело опустилась в кресло, на ощупь отыскала на столике свои очки, включила лампу и открыла новую книгу Кукушкинса.
Этот молодой автор ныне считался одним из наиболее талантливых современных прозаиков. Мадам подозревала, что нелепая фамилия Кукушкинс — просто псевдоним. За ним мог скрываться кто угодно, даже женщина. Но неудачно выбранный псевдоним не умалял достоинств произведений Кукушкинса. Эти удивительные, тонкие и странные романы Мадам перечитывала неоднократно, всякий раз находя в них для себя что-то новое, интересное. Всего их вышло три. Тот, что она читала сейчас, был четвертым. Речь в нем шла о сумасшедшем инвалиде, его страшной монотонной жизни, в которой он существовал совершенно один. Вчера Мадам остановилась на пятидесятой странице и поэтому пока не знала, что будет дальше.