У Протаева был твердый, мелкий почерк и неприятная манера раздавать указания даже в коротких писульках. Вероятно, он оставил мобильник, чтобы я могла с ним связаться, но из-за совместной ночевки меня мучил стыд…
Испугалась как маленькая! Правда, мертвый художник впервые приходил ко мне ночью.
Я позвонила шефу. Он внимательно и с сочувствием выслушал сбивчивые оправдания за прогул, но явно не поверил, что меня избили преступники, а не поклонник на дорогом автомобиле, о котором взахлеб судачила вся контора.
– Зоя, я очень рад, что у тебя наконец появилась личная жизнь, – почти с отеческой грустью в голосе, заставившей меня потерять дар речи, вздохнул Иванович. – Но будь, пожалуйста, осторожна и постарайся, чтобы эта самая личная жизнь не мешала работе, потому что сейчас она не просто мешает, а заменяет тебе работу. Ты же знаешь, что за бурную личную жизнь деньги платят только звездам?
На этой трогательной ноте в квартире открылась входная дверь. На пороге появилась невысокая подтянутая женщина с идеальной укладкой на седых волосах. Удивительно, но лишь бросив взгляд на ухоженное, аккуратно накрашенное лицо гостьи, я догадалась, что передо мной стоит мать братьев Протаевых.
Пауза была достойна театральных подмостков.
Не отнимая от уха трубку, я сползла с высокого барного стула и стыдливо одернула подол футболки. Женщина окинула меня внимательным взглядом с головы до пяток. Мысленно написав заявление по собственному желанию, я отключила вызов шефа.
– Здрасьте.
У гостьи до боли знакомо изогнулись брови. Так делал Марк, когда испытывал недоумение.
Мне было страшно предположить, что именно представила матушка, застав в пустой квартире сына всклокоченную полуголую девицу с разбитым лицом. Еще утром я считала, что самый жуткий позор пережила в девичестве на вручении дипломов об окончании школы.
Тогда для выпускного бала я заказала платье в ателье, но по какой-то лишь швее ведомой причине с нарядом в срок не справились. Юбку и лиф сшивали грубыми стежками прямо на мне за пару часов до праздника.
И вот настал радостный миг! На высоких каблуках, надетых впервые в жизни, с красивой прической, в сшитом практически вручную платье, я поднялась на сцену актового зала, чтобы получить из рук директора золотую медаль за отличную учебу. Однако споткнувшись о ступеньку на сцене, я наступила на длинный подол.
Как раз в этот момент в зале отчего-то затихли аплодисменты (может быть, потому что одноклассники мне особенно и не хлопали), и в тишине раздался звук рвущейся ткани. Подол отодрался от лифа, оставив меня в нижнем белье, но на шпильках. Зрители застыли в немом изумлении.