«Ибо опасно это и неправедно — поступать против совести своей.»
МАРТИН ЛЮТЕР.
«Так говорю я об этих двух духах, стоявших у начала мира, святейший из которых так сказал врагу своему: „Нас двоих ни мысли, ни проповеди, ни устремления, ни вера, ни слова, ни деяния, ни плоть, ни души не знают согласья.“ Говорю о тех, кто поклоняется этому врагу, о коих сказано, что души их и плоть их будут терзать их, когда ступят они на Мост Разделяющий. Во все времена пребудут они узники в Доме Лжи.»
АВЕСТА.
«… И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?»
ОТКРОВЕНИЕ 13: 3–4
Она взяла старую железную плошку и отлила туда немного похлебки. Старик, наблюдавший за ней, спросил:
— Это для Бласко?
Она кивнула. Старик покачал головой:
— Он должен сам приходить за едой, мать. Разве ты у него в услужении?
Она метнула на него быстрый сердитый взгляд.
— Может, ты хочешь сторожить Калди, пока Бласко ест?
Старик не ответил.
— Ты помнишь, что сегодня за ночь и какой теперь час?
И опять ответа не последовало.
— Нет, думаю, что нет, — пробормотала она и повторила:
— Скажи Ларе, чтобы накормила людей.
Обеими руками держа дымящуюся миску, старуха медленно шла мимо трейлеров и озябших, измученных, голодных людей. Пламя двух больших костров разгоняло мрак надвигающейся ночи, однако из освещенного пространства старуха ступила под сень стремительно темнеющего леса, окружавшего табор со всех сторон. Она шла по грязной дороге, вполне проходимой для автомобилей и все же достаточно узкой, чтобы внушить опасение каждому, кто не ищет в лесу укрытия, подобно цыганам. Давным-давно поблекли некогда яркие цвета на ее длинной шерстяной юбке, а вместе с ними и румянец на щеках, и сейчас она была похожа на серую тень, пробирающуюся через лес. Где-то совсем близко она услышала лязганье цепей и повернулась на звук.
— Бласко, — позвала она. — Где вы?
— Мы здесь, мать, ответил голос.
Она прищурила старые подслеповатые глаза, всматриваясь в сгущающуюся тьму. Разглядев, наконец, она неодобрительно заворчала. Человек, которого она называла Бласко, вытирал, несмотря на пронизывающий холод, пот с морщинистого лба. В руках у него были тяжелые цепи и, распутывая их, он сказал:
— Привет, мать.
Рядом с Бласко, спокойно сложив руки на груди и безучастно глядя в пустоту перед собой, стоял другой, более молодой мужчина. Старуха знала, что Бласко собирается связать цепями этого человека и что тот спокойно ожидает пленения. Из кармана грязных брюк Бласко торчало несколько веточек, усыпанных цветами.