Бласко тоже полюбил Луизу и частенько думал о ней, как о своей выросшей Луре. Он прекрасно понимал, сколько мужества и веры потребовалось ей, чтобы остаться в коридоре перед камерой с монстрами в Центре «Халлтек», а потом решиться выпустить их на свободу. Он весь дрожал от страха, когда они ломали дверь в его камеру, и потом, когда чудовища вели их с Луизой к свободе, сокрушая все на своем пути. Луиза была доброй и храброй женщиной, и он искренне любил ее.
Ни Бласко, ни Луиза не знали, что случилось той ночью в Ред-Крике, потому что как только они оказались за пределами Центра, оборотни мгновенно скрылись в темноте, а они пустились в свое долгое путешествие. И теперь в покое и безопасности, в маленькой деревушке, затерянной посреди холмов штата Нью-Гемпшир, Луиза постоянно думала о том, что же сталось с Яношем Калди и Клаудией, с Джоном и Фредериком, и каждый раз с сожалением приходила к выводу, что, скорее всего, этого ей уже не дано узнать никогда.
— Донна, — позвал Бласко, — вас что-нибудь беспокоит?
— Нет, Бласко, нет. Я просто задумалась.
Старик кивнул.
— О муже?
— Да, — ответила она. — О нем и…
Бласко раскурил трубку и выпустил облачко дыма.
— Не судите его слишком строго. Мы ведь не знаем, что с ним теперь, он, может быть, умер. Грешно думать о мертвых плохо.
— Да, наверное, вы правы, — согласилась она безо всякой уверенности.
— И потом, — продолжил Бласко, — мы не в праве судить его за то лишь, что он не хотел умирать.
Слушая слова старика, Луиза вспомнила Библию, историю воскрешения Лазаря: «И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек», — сказал Иисус.[16]
— Наоборот, его беда была в том, что он не хотел жить, — печально сказала Луиза.
Бласко не понял ее слов и ничего не ответил.
Прикрыв глаза, он снова откинулся на спину. Вдруг Луиза задумчиво произнесла по-английски:
— Брехт ошибался. Он все перепутал.
— Pardona, donna? — переспросил Бласко на романшском.
— Это из одной пьесы, — пояснила она и перевела на итальянский — «Сначала нужно поесть, а потом говорить о нравственности». Так там сказано, в этой пьесе. Но это неверно. Все должно быть наоборот. Добро и зло — вот единственное, что имеет значение.
Бласко кивнул, не особенно задумываясь над этими словами.
— У нас есть похожая поговорка, донна, и в ней все как раз наоборот.
— Вот как? И что же это за поговорка?
— «Сначала нужно выпить, а потом закусывать».
Секунду она смотрела на него, пытаясь определить, шутит он или нет, но увидев смеющиеся газа старика, весело расхохоталась и крепко обняла его.
А в это самое время, за две тысячи миль отсюда, Джон Невилл упорно полз по скалистому, поросшему кустарником склону, все ближе и ближе подбираясь к ярко пылающему костру, на фоне которого отчетливо виднелась фигура человека.