— Такие люди, как вы, капитан, должны хорошо понимать разницу между угрозой и предостережением.
Цыган говорил спокойно, разумно и чуть иронично, и это привело Брачера в ярость. Но прежде, чем он смог отреагировать на слова молодого цыгана. Невилл попытался вставить несколько слов:
— Знаешь, Фредерик, что бы ты там не надумал, по развести их по разным камерам, мне кажется, не помешает.
Брачер взглянул на Невилла, от переполнявшей его ярости глаза его сузились и превратились в два горящих уголька.
— Джон, я не привык, чтобы мне перечили и не потерплю этого ни от тебя, ни тем более от этой твари.
— Послушай, Фредерик, — проговорил Невилл, вытирая пот со лба. — Я не одобряю всего этого, тебе это известно…
— Твое одобрение или неодобрение не имеет значения, — злобно пробормотал Брачер.
— Пусть так, пусть так. Но ты хочешь, чтобы я выступил в роли квалифицированного наблюдателя, дал оценку происходящему. Хорошо, я это сделаю, но я не собираюсь нести ответственность за смерть старика. Если Калди действительно так опасен, как он говорит, то ты просто обязан развести их по разным камерам, пока у того не начался припадок. То есть, я хочу сказать, что если человек буйнопомешанный, то он просто напросто убьет второго цыгана, а ты сам сказал, что… ну, что ты хочешь, чтобы он остался здесь, пока окончательно не прояснится эта… эта ситуация.
Брачеру очень не хотелось выполнять просьбу старика-заключенного, и уж меньше всего он желал показать, что предостережение молодого цыгана подействовало, однако ему ничего не оставалось, как признать разумность доводов Невилла:
— Хорошо, Джон, — буркнул он, со злостью глядя на Калди, — я воспользуюсь твоим советом.
Он оглянулся на Бауманна и сказал:
— Отведи старика в другую камеру.
Затем, все еще обращаясь к Бауманну, но глядя прямо в глаза Калди, словно вызывая того на конфронтацию, добавил:
— А этого оставим здесь. С такими решетками никуда он не денется.
Бауманн взглянул на заключенных и ухмыльнулся.
— Да, сэр, — весело сказал он.
Калди не обращал на них никакого внимания, все также безучастно разглядывая стену. Он словно целиком погрузился в свой внутренний мир, откуда только что вынырнул на мгновенье, чтобы сказать несколько слов, и куда сразу же удалился вновь.
Следующие полчаса прошли в спокойных методичных приготовлениях к тому, что у них называлось „припадок Калди“. Для охраны заключенных Брачер вызвал только двух „кнутов“, полагая, что и этого будет более, чем достаточно для двух жалких цыган. Джимми Бауманн отвел Бласко в другую камеру дальше по коридору, а в это время Лайл Хокинс устанавливал штатив и крепил к нему видеокамеру. Затем он вставил пленку в аппарат и занялся дополнительным освещением в камере Калди.