— Это ты сделал меня такой, Янош? — спросила Клаудиа.
— Ты уже говорила, что я, — ответил Калди. — Не помню.
Он лег на спину и накинул руки за голову. — А может, это ТЫ меня таким сделала?
— Не думаю, — она покачала головой. — Мне кажется, я помню, как ты на меня напал. А ты помнишь, нападала я на тебя или нет?
— Не помню.
— Значит, это ты напал на меня, — заключила она. — Значит, это ты сделал меня такой.
— Я не знаю, Клаудиа. Не помню.
Она вздохнула:
— Должно быть, так оно и было.
— Раз ты так думаешь… — слабо отозвался он.
Они молча наблюдали, как вдалеке по равнине катились цыганские кибитки. Ветер доносил до них смех детей, фырканье лошадей, скрип и громыханье колес удаляющегося табора.
— Думаешь, они счастливы, Янош? — спросила она.
— Кто?
— Эти цыгане.
— Должно быть, счастливы. — Он потер глаза. — Они ведь могут умереть.
— Почему мы не можем умереть, Янош? Я так хочу умереть. Почему мы не можем умереть?
— Не знаю, Клаудиа. Я пытался, поверь мне. Пытался. Да и ты тоже.
Она провела рукой по волосам.
— Я ненавижу тебя, Янош. Почему я тебя ненавижу?
— Потому что я сделал тебя такой.
— Но ты сказал, что ты не помнишь этого.
— А ты сказала, что помнишь. Наверное, потому ты и ненавидишь меня, что я укусил тебя и сделал такой.
— Но если я ненавижу тебя, почему я до сих пор с тобой?
Он пожал плечами:
— А с кем же тебе еще быть?
Она легла рядом и положила голову ему на грудь. Он обнял ее одной рукой.
— Какая сегодня ночь, Янош?
— Ты знаешь.
Он почувствовал, как она содрогнулась.
— Я не могу снова пройти через это. Я больше не могу этого выносить.
— У нас нет выбора.
Они опять помолчали. Затем она спросила:
— Кто же мы, Янош?
— Не знаю, Клаудиа.
В его голосе не было и намека на раздражение, лишь терпение и доброта. Они уже не в первый раз говорили об этом. Она задавала этот вопрос почти каждый день на протяжении многих тысячелетий, сколько Калди их помнил. Тысячи и тысячи раз она задавала один и тот же вопрос, и сколько же раз он оставался без ответа.
Они смотрели на мир вокруг, как двое молодых влюбленных, которые безмятежно обнявшись и нежась в молодой траве на склоне холма, наслаждаются первыми теплыми днями мирного времени. Однако это была не романтическая идиллия, не весеннее пробуждение любви. Они ждали захода солнца. Ночь и луну.
Внизу на равнине, у самого леса цыганский табор остановился. С головной кибитки на землю неуклюже спрыгнул старик и оглядел окрестности.
— Юргис, Аладар, Бласко, Зоркие! — позвал он, и четверо молодых мужчин слезли со своих кибиток и подошли к старику.
— Разобьем лагерь здесь. Это тихое место. Ни к чему прятаться в лесу.