— Господи Боже, всемилостивый Отец наш, тот, кому ведомы грехи наши и от кого нет тайн; я, несчастный грешник, предстою перед тобой и молю простить мне прегрешения мои и беззакония мои…
Джон Невилл стоял на коленях возле кровати в своей комнате на третьем этаже Центра «Халлтек».
Он весь дрожал, сцепив руки на груди, так что костяшки пальцев побелели. Он страшно нервничал, его охватил ужас, так же, как Луизу и Петру Левенштейн. Они и не пытались скрывать свой страх, как это делал Уильям Пратт, сочинивший массу отговорок, чтобы только удрать из Маннеринга. Впрочем, Брачер эти отговорки не принял. Сам Брачер, похоже, был единственным человеком, чьего спокойствия не нарушило ошеломляющее известие. Хотя и это спокойствие было обманчивым, и его терзала тревога. Где-то в окрестностях Миннеринга, на свободе и неопознанный, бродил еще один оборотень, определенно намереваясь найти того, кого они держали в тюрьме Центра «Халлтек».
— …призри нас, благослови и сохрани нас; и ниспошли ангелов своих, чтобы защитили нас от злого духа. Молю Тебя во имя единственного Сына Твоего, да пребудет с ним честь и хвала во веки веков! Аминь.
— Лицемер!
Невилл обернулся и увидел Луизу, стоящую на пороге, скрестив руки на груди. В ее глазах светился гнев и страх одновременно.
— Лицемер! — повторила она.
Невилл поднялся с колен:
— Ради Бога, Луиза, не начинай всего этого сейчас!
Она презрительно усмехнулась:
— И ты еще говоришь «ради Бога»?
— Перестань! — потребовал он.
— Я перестану, когда перестанешь ты, Джон. Я перестану напоминать, что ты позволил втянуть себя в этот ужас. Я перестану, когда ты вспомнишь, наконец, о своем долге, христианина и гражданина.
— Но ведь я пытаюсь спасти жизнь нам обоим! — воскликнул он. — Чего ты ждешь от меня? Фредерик, знаешь ли, не оставил мне выбора.
— У тебя есть выбор, и ты это знаешь.
— Хорошо, тогда я выбираю жизнь.
— Ты выбираешь грех!
— Вся власть — от Бога, — отрезал он. — Знакома тебе эта сентенция, Луиза? Ты помнишь, кем был Святой Павел?
Она рассмеялась ему в лицо:
— Власть?! Я что, по-твоему, невежественная дурочка, развлекающаяся у телевизора, пока ты тут распеваешь мне псалмы? Тебе прекрасно известно, что власть — это Президент, Конгресс и суд, а не эта банда фанатиков-убийц! Не примешивай к своей трусости еще и богохульство!
— Ну, знаешь ли, — пробормотал он, оправдываясь, — все-таки у них власти побольше, чем у меня, это уж точно.
— Христианин не должен убивать, Джон! Лучше умереть, чем совершить грех смертоубийства!
— Это абсурд, Луиза! Я никого не убивал! И никогда никого не убью!