В какой-то момент я решил делить местное время на «ночь» и «день». Причем деление было весьма простым и незамысловатым. Ночь – то время, когда я в отключке. День – когда пытаюсь отрубиться, изничтожая себя физическими упражнениями. Пресс на камне не покачаешь, поэтому я приседал, прыгал и отжимался самыми разнообразными способами. Обычно меня хватало на несколько часов, после чего я с наслаждением погружался в заботливую тьму.
Ночью история тоже не отличалась особыми сюжетными поворотами. Все те же три крысы, которые грызли всю ту же левую ногу. Их путь заканчивался в дальнем углу, куда они прибывали в виде хвостов и скелетов. Вскоре оттуда стало неприятно пахнуть. Не только вонью крыс, но и того, что манерно называют «отходами жизнедеятельности человеческого организма». Пришлось мне переместиться из центра в угол, где запах ощущался меньше.
Так потекла неосязаемая река жизни в заточении. Когда ты в полной тьме, без звуков, без чувств, без всего того, к чему так привык, сложно определиться со временем. Оно словно испаряется, исчезает за ненадобностью. Остается лишь момент, в который ты можешь делать все что угодно, потому как этот момент причудливым образом растягивается до бесконечности.
Поняв это, я стал вести отсчет ударов сердца. Но каждый раз сбивался, не дойдя и до пятой сотни. И вот тогда, сидя в своем углу, я начал осознавать, что такое отчаяние. Вязкое засасывающее чувство абсолютной, но в то же время безмятежной безысходности. Я явственно ощущал: что бы я ни делал, это все рано приведет к одному и тому же итогу. Как бы я ни старался, но, так или иначе, стоит наступить «ночи» – и придут три крысы. И когда я понял это, то попросту заснул, впервые за то время, что провел наедине с самим собой.
Минуло вот уже шесть «ночей». Может, я провел здесь три дня, может, четыре, а может, и все десять суток. Я не знаю. Я был наедине с собственными мыслями. Порой они мучили меня, душили, подобно заправскому маньяку, а иногда помогали, кидая спасательный круг, за который я хватался, погружаясь в безумный омут собственных идей.
Порой я мог потратить почти весь «день», размышляя лишь над одним вопросом – как лучше убить себя. Я уже больше не занимался физическими упражнениями, больше не питался, а отправлял убитых, но нетронутых крыс в недолгий полет. И лишь одна мысль занимала меня – как лучше покончить с этим. Размышляя и так, и эдак, приходил к единственному выводу – остановить собственное сердце. Любой другой вариант приведет к закономерному итогу – надзиратели, подкидывающие грызунов, заметят мои попытки и остановят.