Таким образом, Рощину оставалось лишь адаптировать имеющийся опыт и знания «собеседника» к конкретной ситуации.
Изложив древнему биологическому роботу известные факты истории развития цивилизации инсектов, он перешел к более сложному вопросу:
— Когда-то тебя спроектировали в качестве посредника, между волеизъявлением общего ментального поля Семьи и исполнительными механизмами, — мысленно произнес Рощин, внимательно наблюдая за реакцией спейсбалла, который, то взмывал к своду пещеры, то опускался почти до самого пола, вычерчивая в воздухе замысловатые фигуры. — Но цивилизация инсектов на этой планете была уничтожена вторжением механоформ неизвестной нам космической расы. Те, кто выжил, деградировали, общее ментальное поле Семьи исчезло.
— Что мне делать теперь?
— Ты стал другим.
— Никому не нужным? Поэтому машины прячутся от меня, не хотят слушаться?
— Ты нужен самому себе. Старые цели исчезли, но на их место придут новые. А машины не слушают тебя по другой причине. Я могу лишь предположить, что они тоже изменились.
— А какие цели у меня? Если не создавать кристаллы, не строить фотонный вычислитель, зачем мне… существовать?
— Жизненных целей может быть очень много, — успокоил его Вадим. — Например, узнавать что-то новое об окружающей тебя реальности. Искать пути, чтобы прежние задачи вновь стали актуальными, если ты хочешь продолжать конструировать фотонный мозг.
— А у тебя есть цель?
— Конечно. Я должен собрать как можно больше информации о планете, на которой оказался.
— Ты любопытный?
Вадим усмехнулся.
— Да. Но кроме собственного желания есть еще обязанность.
— Ты противоречишь себе.
— Почему?
— Сказал, что не машина. И тут же говоришь о своих базовых программах.
— Это не программы. У людей есть обязанности друг перед другом. Я, например, должен защитить других людей от враждебных действий механоформ. А для этого мне необходимо их понять, изучить.
— Но ты ведь можешь и не делать этого? — предположил спейсбалл.
— Могу. Потому и не называю свое поведение запрограммированным.
— Свобода? Я правильно понял?
— Да, малыш. Свобода выбора… — Рощин встал, сделал несколько шагов, разминая ноги.
Спейсбалл резко спикировал и остановился, покачиваясь в воздухе на уровне его лица.
— Ты уходишь? А я остаюсь? Одинокий? Грустный? Почему ты назвал меня маленьким?
— А ты большой?
— Мне не нравится мыслеобраз. Называй меня по-другому.
— Хочешь придумать себе имя?
— Да. Хочу. Только не знаю, какие они бывают? Я быстрый. Умный.
— Это не имена. Давай подумаем. Я слышал про одного спейсбалла, которого звали Гиг