У Прасковьи все оборвалось внутри: значит, они твердо решили жить отдельно. А на кого же они нас, стариков, бросают? Она, а пуще того Игнат, — можно сказать, уже не работники. Игнат неделю, а может, и более ходит на конюшню, но не запрягает своего Буланого. Старика хотят определить на пенсию. Ее тоже, по слухам, не посылают на курсы, где учат доить на новой установке. На новой машине будут работать только молодые.
Вся надежда была на него, на Лешу.
Прасковья думала, что со временем он бросит баранку, на комбайн или на трактор перейдет. Теперь такие деньги платят механизаторам. Такие машины им дали — загляденье одно.
Вот хоть Ефимка Ядыкин, брат ее, комбайнер на «Ниве». Смотришь на него, как он в кабине улыбается, голова кружится — так он высоко сидит. А ведь он в нее, в Прасковью. У него слова лишнего в праздники не выпросишь. А смотри ты! — и деньги большие зарабатывает, и почет ему. Хлеб убрал — на ремонт становится. Доярка какая-нибудь, хоть та же Прасковья, если она хочет, чтобы ее карточка была на доске Почета, — с распухшими руками ходит. А Ефимкино усатое лицо всю зиму красуется.
Неделю поработал — и ходи себе, на доску посматривай да усы только всфарчивай.
Оказывается, и Леша — ломоть отрезанный. Прасковья догадалась об этом, да не думала не гадала, что это так скоро случится.
— Что, или Зинке новую квартиру дали? — спросила Прасковья, стараясь сделать вид, что она не удивлена словами сына, что ей безразлично, где будут жить молодые.
— Нет, мы сняли комнату в городе, — сказал он и торопливо пояснил: — Ну ты пойми, мама. И ты, папа, каждое утро — одно и то же: суета. Надо позавтракать, бежать в гараж, ехать в город за Тихоном Ивановичем. Да и Зинке будет тяжело каждый день ездить на работу. А в городе мы дома. Я буду у Варгина под боком. Зине с работой рядом.
«Под боком, рядом», — думала Прасковья.
Она знала, что пройдет год-другой, и все зарубцуется. Но сейчас она была в растерянности. И чтобы сын этого не заметил, стала расспрашивать: у кого они сняли комнату и сколько надо платить в месяц? Для нее сейчас это не имело никакого значения: сняли и сняли — и вся недолга. Значение имело только то, что сын уходит из семьи, и не в столице остался, а рядом, под боком и дома, в Туренино.
— Зинка на Садовой нашла. У какой-то дальней своей родственницы. Ребята ее в Двинск переехали, а она осталась. Я уж кое-какие вещички от Зинки перевез.
— Раз перевез, тогда и говорить нечего. Давай лучше поговорим о свадьбе. Хоть двумя словами обмолвимся.
— А что говорить? Снимем зал в ресторане. Соберем ребят — и весь разговор.