Двадцать девятого июня генерал-прокурор Вяземский прислал в Петербург 20 новых «вопросных пунктов», возможно, составленных самой государыней. Они, надо полагать, задали Голицыну нелёгкую работу, ведь, по существу, это были даже не вопросы, а «изобличающие» замечания на ответы подследственной. За сухой протокольной формой явно чувствовался гнев императрицы по поводу вызывающего упорства преступницы. К примеру, на заявление авантюристки о том, что она жила в Киле, следовала реплика: «Разве не можно было сыскать в другом месте способного места к её воспитанию?» Рассказ о будто бы имевшей место ссылке сопровождался комментарием: «Какая б была нужда Петру Третьему вести её на персицкие границы?» Венценосная следовательница не только уличала свою оппонентку в неискренности, но и пыталась найти её причины: зачем самозванка «…явно и бессовестно лгала, что будто мужик её один четыре дни нёс на руках»? Конечно, она «…старалась выводить свою гнусную историю, начитавшись романических историй. Но, видно, дерзость её без рассудка, потому что есть ли возможность человеку десяти лет девку, да ещё и с платьем, нести на своих руках четверы сутки?».
Прочие «пункты» были призваны развенчать созданный в показаниях «принцессы» образ. Так, например, она ссылается на оставшуюся в Иране няньку; но следствию «и нужды нет домогатся о няньке, которой она, по подлому её, конечно, рождению никогда и не имела». Она утверждает, что богата — но «по делу вышло, что она нищая», не сумевшая уплатить даже небольших долгов. Как «персидский князь» Али «ей, такому будучи робёнку, всё имение аферировал»? И сама она «подбилась к известному самого слабого ума немецкому графу» и «аферировала в заклад чужое имение». Голицын получил указание, что отрицание подследственной своей причастности к изготовлению якобы присланных к ней документов «никак принято быть не может», а потому ему надлежит изобличить её противоречиями и показаниями её спутников, а от неё добиваться «прямой подлинной истории» и данных о том, кто и когда сочинял подложные завещания.
Шестнадцатый пункт разъяснял «подлой лживице» её основные вины: «…ибо будучи рождена сущею бродягою и презрения достойною простою девкою, неограниченную готовность имела нарушить всей России спокойствие тем, что называлась российскою принцессою, и что будто по правам принадлежит ей Россия, и ещё к сему злу склоняла своими письмами графа Орлова, так как и писала она таковые злые и вредные письма к Порте…» Кроме того, самозванка о «злодее донском казаке Пугачёве так же выводила совсем несобытное ж, как и о себе ранее, и уже называемого ею принца Али объявляла российским принцом и Разумовским, как то найдено в письмах её».