Матвей Матвеевич начал показывать Свирину редкости – фарфор, фаянс, миниатюры, камеи, автографы царственных особ. Все дорогое, все настоящее. На дне одного сундука оказалась большая красного дерева шкатулка, а в ней целый склад футляров, в коробке – отдельно завернутый в вату и тонкую бумагу подвенечный жемчужный венок…
– Какая роскошь! Какая роскошь!
У Матвея Матвеевича дрожали руки, когда он запирал и отпирал шкафы, ящики, комоды. В потайных отделениях драгоценные камни, оправленные в старинные серебряные и золотые оправы, сплетались в звезды, цветы, арабески и холодными бесплодными слезами оплакивали нужду потомков тех, кто когда-то щеголял в этих уборах на празднествах и пирах.
Быть может, чтобы завладеть вот этим самым большим футляром с ожерельем из брильянтовых звездочек и зелеными изумрудами на подвесках, была расстреляна целая семья… И даже не одна… А этот браслет? Кто носил его? Чей это мужской портрет в медальоне с надписью о любви?
Матвей Матвеевич доволен, смеется, выносит трехногий мольберт и укрепляет на нем небольшую картину, освещает ее лампочкой, захлебываясь, в экстазе говорит, почти поет на все лады:
— Дивная вещь. Дивная, дивная…
Он судорожно выгибает большие пальцы и чертит ими в воздухе рисунок картины, чтобы изобразить энергию, с которой она была написана.
— Непостижимая! Божественная! – глядя на картину, продолжает петь Матвей Матвеевич. Грудь, как виноград (странные сравнения были у Матвея Матвеевича). Глаза – черные жуки, которые так и шевелят лапками. Так и шевелят. А это что такое? Боже мой! Боже мой! Ласточка распрямила крылья. И смелость. И блеск красок и колорит.
Он в изнеможении опускается в кресло, роняет руки, подбородок падает на грудь.
— Трачу много…
— Но как удается приобретать столь дивные вещи?
— Батенька, Москва исчерпала себя. У меня по провинции курьеры путешествуют… всегда два, а не то и три… на них всегда много денег уходит. Может, и обойдется русская лампадка в сотку зеленых, а вместе с нею и пуд никуда не годного хлама… Ну, выбираю людей расторопных, с чутьем. Но и на старуху бывает проруха. И бывает, сознательно приобретается хлам, а счет выводится вон какой! А что слышно от нашего курьера? – тон Матвея Матвеевича стал деловым, и он вернулся в реальность.
— Что касается курьера, – Свирин посмотрел на часы, – он уже прибыл к месту назначения. Можно позвонить ему, если хотите.
— Звонить? Потом, потом, о делах потом, – Матвей Матвеевич то ли был настроен лирически, то ли старый лис просто притворялся, играя по своим правилам. – Ну что ж, дай бог твоему курьеру здоровья, дай бог. А мы с тобой попьем чайку.