Джонатан откинул покрывало, опустил ее на матрас и лег сверху, опершись на локти, чтобы не придавить Девон своим весом.
В короткий миг передышки она поняла, что гнев подогревает его страсть. Тело его снова затвердело и запульсировало. Джонатан лег между ногами женщины и одним рывком вновь овладел ею. Руки Девон тискали его плечи, ощущая бугры мускулов, чувствуя каждое движение сухожилий и костей. Огненная лава вновь затопила ее тело.
Хотя внутренний голос шептал Девон, что надо остановить его, иначе порыв бесстыдной похоти закончится болью и угрызениями совести, но другая, более свободная, более безрассудная часть сознания желала сгореть в огне его страсти, соединиться с ним и остаться так навсегда.
Именно эта часть одержала решительную победу, именно она отвечала на его могучие удары, на бешеный ритм его движений. Вечная и непобедимая чувственность заставляла Девон переплетаться с ним ногами, выгибать спину и двигаться навстречу. Все та же неистовая страсть, вынуждавшая ее прижимать к себе голову Джонатана, просовывать язык в его губы, гладить его грудь и плоские медные соски.
Но когда они кончили, верх взяла другая — ласковая, нежная, любящая часть ее души, знавшая, что напряжение, так долго владевшее телом Джонатана, рано или поздно подойдет к концу. И эта тоскующая часть беззвучно рыдала, когда Джонатан откатился в сторону.
Стаффорд свесил свои длинные ноги с края кровати, встал и начал одеваться, демонстративно не смотря в ее сторону.
— К Алексу я тебя больше не пущу, — притворно спокойно и равнодушно сказал он.
Девон вытерла слезы, не желая, чтобы он видел их.
— А мне и не нужно. Я уже узнала все, что хотела.
Его рука, застегивавшая рубашку, застыла на месте.
— Он рассказал тебе о пожаре?
— Да.
Джонатан повернулся к ней. Его лицо напоминало лишенную выражения маску.
— Что он сказал?
Девон пыталась отвечать ему тем же тоном.
— Главным образом то, что было написано в газетах… что он видел в пламени что-то ужасное… Он сказал, что это был мужчина.
— А что еще?
— Что никто не верил ему… а потом заплакал.
Джонатан склонился над ней и обеими руками вцепился в изголовье кровати.
— Он плакал? Ты уверена?
— Да, но это ведь не так страшно, правда? Мне показалось, что он сам хотел рассказать все. Ему было нужно с кем-то поделиться.
— Черт бы тебя побрал! Как ты могла заставить мальчика рассказывать о том, что приковало его к креслу — возможно, на всю оставшуюся жизнь?
Девон села и натянула на себя простыню, чувствуя себя так, словно с нее содрали кожу и выставили на всеобщее обозрение.