– Смотрите! – крикнул ученик, ухмыляясь и не замечая его руки. – Вон в саду – Пигалица идёт! Ге-ге-ге! Пигалица! Гей! Эй, ты!
Девушка остановилась, подняла глаза и погрозила ему зонтиком.
– Учитель ушёл?
– Вот он, вот!
Обняв Петра Аникича сзади, он стал толкать его к окну, пыхтя от напряжения.
– Вот он! Любуйся, глупая Пигалица! Молоденький! Хорошенький! Ггэ-ге!
– Дурак, – сказала она, пожав плечами, и, покраснев, пошла дальше.
Пётр Аникич сердито вырвался.
– Что за шутки? – строго произнёс он, чувствуя, как опять горят его щёки. – Эк… – он хотел сказать: «болван!», хотел даже схватить балбеса за ухо. Но вдруг улыбнулся тупой улыбкой, которая ему самому была противна, и произнёс. – Эк какой вы силач!!
На улице он подумал: «Платили бы только»…
Солнце жгло немилосердно. Белая раскалённая пыль ела глаза. Пётр Аникич направился к плотине, под тень старых верб. Тут он стоял некоторое время, вытирая с лица пот. Глядя на прохладные брызги воды, разбивающейся о перекладины мельничного колеса, он выкуривал папиросу за папиросой. Пришла баба и стала стирать бельё. Пётр Аникич смотрел на неё, и в голове его мелькнуло, что хорошо было бы жениться. Он ещё не очень стар – всего пятьдесят лет. Поехать куда-нибудь в глушь, в качестве домашнего наставника к детям какой-нибудь этакой сорокалетней вдовы, да и жениться. То-то бы зажилось спокойно на старости лет! Свой угол, своя миска щей, своя чарка водки!
С этими мыслями он пошёл дальше. Мысли эти стали довольно часто являться у него. Но хотя в них не было ничего поэтического, и мало они походили на те розовые мечты, которые посещали его в молодости, однако, и они представлялись ему несбыточными. За ними у Петра Аникича всегда следовало самое мрачное настроение, которое надо было чем-нибудь разогнать.
Совершенно незаметно для самого себя, Пётр Аникич очутился у трактира. Однако, сначала он колебался, войти или нет. Денег в кармане самая малость. Но скучающий хозяин трактира, весь обросший волосами «кацап», в розовой рубашке, увидел его и закричал:
– А, Пётр Аникич! Давненько, сударь, жаловал! Входи, входи, чего робеть!
Пётр Аникич нахмурился и вошёл.
Когда он поздно вечером вернулся домой, то сильно шатался, но зато пел, был весел…
Пётр Аникич был счастлив, потому что был пьян.