— Она меня не предаст, я знаю это!
Хохот ведьм заполнил голову Чудовища, сводя его с ума.
— Она никогда не любила тебя! Как она могла?
— Она была твоей пленницей!
— Она только прикидывалась, что любит, чтобы ты отпустил ее!
— Разве она могла бы полюбить такого урода, как ты?
Гнев Чудовища вырос до опасных пределов. Зверь зарычал, и от этого рыка задребезжал канделябр, задрожали стены комнаты, напугав даже ведьм, но Люсинда продолжала:
— Смотри! Вот доказательство, если ты нам не веришь!
И она показала ему зеркало. Белль стояла на крыльце своего дома перед шайкой рассерженных хулиганов. Держа в руках волшебное зеркало, она вскрикнула:
— Покажи им Чудовище!
В зеркале появилось его лицо — уродливое, пугающее, мерзкое. Рев зверя напугал шайку.
— Смотри! Смотри! Она предает тебя! — крикнула Люсинда, танцуя по кабинету Чудовища.
— Она никогда не любила тебя! — подхватила Руби и тоже включилась в странный, нелепый танец.
— Она всегда любила Гастона! — распевала Марта, скача, словно сошедший с ума павлин, и дразня зверя вместе со своими сестрами.
— Они поженятся сразу после того, как Гастон убьет тебя! — в один голос прокричали ведьмы, водя свой хоровод. — Так они и замышляли с самого начала!
Ведьмы кричали все громче, их танец становился все более безумным.
Чудовище было окончательно побеждено. Полностью разбито, унижено, уничтожено. Зверь с трудом сумел поднять свой взгляд на сестер, когда попросил их:
— Пожалуйста, уйдите. Вы добились того, чего хотели. Я достаточно пострадал за то, что обидел вашу сестру. А теперь уйдите, прошу. Я хочу остаться один.
Люсинда рассмеялась. Такого зловещего смеха Чудовище не слышало еще никогда.
— А ты и будешь теперь один! — ответила она. — Навсегда останешься один, навсегда останешься зверем!
И сестры исчезли быстрее, чем в продуваемом сквозняком кабинете Чудовища затих их смех.
Зверь остался один, зная, что винить во всем он может только самого себя.
Лишь одно утешало его — наконец-то он узнал, что такое любить. Это чувство оказалось более глубоким и значимым, чем все, что он переживал прежде. Он чувствовал, что умирает. Но чтобы умереть, нужно прежде всего быть живым. И Чудовище могло под конец сказать, что, встретив любовь, оно было живым.
Высокий зеленый дом с черными ставнями и остроконечной, как ведьмин колпак, крышей выделялся на фоне темно-синих сумерек как-то слишком четко, словно бумажный кукольный домик. Рядом с ведьмами все становилось нереальным, даже их собственный дом. Внутри домика танцевали ведьмы, наблюдая в расставленных по гостиной волшебных зеркалах за тем, как умирает Чудовище. Ведьмы прихлебывали медовое вино, расплескивая его на свои темно-красные платья, высоко взлетавшие и развевающиеся, когда сестры, безумно хохоча, кружились в танце. Они прерывали свою вакханалию только для того, чтобы выкрикнуть очередную насмешку в адрес Чудовища или похвалить самих себя за то, что им удалось не дать ему возможности снять наложенное на него проклятие.