Ой! А ведь она же еще с секретаршей Коваленко должна договориться вместе над ежедневником поработать! И Женя прибавила шагу.
Разговор с родителями Александры Сабировой был невероятно тяжелым и совершенно безрезультатным. Как оказалось, у Сабировой имелась еще и бабушка, которая проживала с родителями, и, едва войдя в их квартиру, Женя мгновенно ощутила, как на плечи ей опустилась невероятная, сгибающая пополам тяжесть чужого горя. Чужая душевная боль пропитала воздух в квартире, каждый глоток которого отдавался жжением в легких, горечь оседала в них наподобие копоти, оставляла привкус во рту. Женя сама удивлялась, как ей хватило мужества переступить порог этого склепа. Не сбежать, трусливо наплевав на расследование.
Все окна в квартире были зашторены, форточки закрыты, зеркала задрапированы черным тюлем. «Они что, специально это делают? Решили умереть медленной, мучительной смертью?» – борясь с удушьем и паникой, спрашивала себя Женя, проходя вслед за матерью Сабировой в комнату. В комнате пахло сердечными каплями, валерьянкой и еще какими-то незнакомыми лекарствами. Сгорбленным призраком в кресле сидела бабушка, на диване, словно каменное серое изваяние, замер отец. Оба выглядели так, будто провели в зачарованном оцепенении лет семьсот, не меньше.
Разговор почти не клеился. Родственники покойной то и дело забывали о Жене, уходя в свои воспоминания, и девушке приходилось возвращать их к действительности. Очень быстро стало очевидно, что Александру здесь обожали, гордились ею. Считали личностью яркой, незаурядной, ожидали от нее каких-то невероятных свершений, восхищались разносторонностью. И не имели ни малейшего понятия о ее повседневной жизни, связях, друзьях, круге общения и последних увлечениях.
Выбравшись из квартиры Сабировых, Женя рывком открыла окно на лестничной клетке и жадными глотками хватала сырой, холодный, пропахший гарью воздух, словно эликсир жизни. Ей казалось, что она вошла в квартиру цветущей девушкой, а выбралась тысячелетней старухой.
Чтобы избавиться от последствий визита, она завернула в первую попавшуюся кафешку у метро и, заказав капучино с амаретто – горячий, ароматный, в большой чашке, и два куска торта с безе и кремом, еще полчаса восстанавливала силы, напитываясь позитивом. Наверное, Александре Сабировой в могиле легче дышится, чем ее родственникам на белом свете.
Потом была встреча с Кариной. Пустая, бессмысленная, но хотя бы не такая гнетущая. Карина проживала одна, в маленькой обшарпанной однушке на окраине города, и, несмотря на весь свой клубный лоск, была в душе, судя по всему, девушкой тихой и заурядной. В ее квартире было много цветов, особенно традесканций, Жене этот цветок всегда казался пережитком прошлого века. Одета Карина была в аккуратный ситцевый халатик, разговаривала ровным бесцветным голосом, вежливо, как отличница в кабинете директора. Ничего интересного об Александре Сабировой она не знала, их отношения ограничивались работой. Впрочем, Жене это самой уже было ясно, ничего общего у таких разных личностей быть не могло. До работы в клубе Карина работала преподом в музыкальной школе, учила детишек сольфеджио, а вечерами изредка подхалтуривала в клубах, там ее и отыскала Александра, ей понравился своеобразный стиль исполнения, свойственный Карине. Они оговорили условия контракта, деньги, которые предложила ей Сабирова, показались Карине просто огромными, и она согласилась не просто играть на саксе, но и поддерживать определенный имидж, и честно выполняла все договоренности, изображая из себя, что велели. Но только на работе. О самой Сабировой Карина ничего не знала.