И он торжественным жестом указал на Большого Луи.
— Он всегда был ко мне добрее других. Он один обходился со мной, как я заслуживаю: укладывал меня на свою постель, давал мне табачок, водочку, мясцо — это не то что их хлебные корки, к которым я никогда не прикасался. Я всегда держался одного хорошего правила: не забывать добра! И я всегда любил Большого Луи и господа бога, затем что они делали мне добро. Так вот, я желаю составить завещание в его пользу, как я ему не раз обещал. Как ты думаешь, мельничиха, не настолько я болен, что не успею сделать это?
— Да нет, нет, божий человек! — воскликнула мельничиха; ангельски чистая душа, она приняла рассказ нищего за некую фантазию. — Не составляйте завещания: говорят, это приносит несчастье и приближает смерть.
— Напротив, — возразил господин Тайян, — от этого только лучше становится: наступает облегчение. Человек чуть ли не с того света возвращается.
— В таком случае, нотариус, — сказал нищий, — я хочу испробовать это средство. Я ценю то, что у меня есть, и хочу, чтобы имущество мое перешло в хорошие руки, а не в руки молоденьких вертихвосток, что увиваются вокруг меня, да без толку, потому как не получат ничего, кроме букетика и ленты с моей шляпы, чтобы им украшаться по воскресеньям. Нотариус, берите перо, слушайте и пишите, как положено по форме, и ничего не пропуская: «Я отказываю и завещаю моему другу, Большому Луи из Анжибо, все, чем я владею: мой дом, расположенный в Же-ле-Буа, мой картофельный огородик, мою свинью и мою лошадь!..»
— У вас есть лошадь? — спросил мельник. — С каких же пор?
— Со вчерашнего вечера. Нашел я ее; шел, шел и нашел.
— А не моя ли это лошадь часом?
— Твоя и есть, твоя старая Софи, что не стоит и подков, которыми она подкована.
— Извините, дядюшка! — воскликнул мельник, обрадованный и обиженный одновременно. — Я дорожу моей Софи, она стоит больше, чем иные люди! Черт возьми, вы не постеснялись украсть у меня Софи! А я-то вам так доверял, что мог бы отдать вам ключ от мельницы! Ах вы старый лицемер!
— Молчи, племянник, ты глупо рассуждаешь, — с важностью произнес Кадош, — красиво ли это, чтобы дядя не имел права воспользоваться лошадью своего племянника? Все твое — мое, поскольку, согласно моей воле и моему завещанию, все мое будет твоим.
— Ладно, пусть будет по-вашему! — отозвался мельник. — Завещайте мне Софи, завещайте, завещайте, дядюшка, я не против. Слава богу еще, что вы не успели ее продать!.. Вот старый проходимец! — пробормотал он сквозь зубы.
— Что ты сказал? — спросил нищий.
— Ничего, дядюшка, — ответил мельник, заметив, что у старика в груди начался прерывистый хрип, — я говорю, что вы правильно сделали, раз уж вам взбрело в голову просить милостыню верхом!