— Ну что ж, действуй! — согласился Николай Павлович. — На квартире оставь засаду… Правда, с доказательствами у тебя не густо, дорогой отсекр, сплошные догадки и предположения, но попробовать надо. В случае чего принеси извинения, в разговоры не вступай… И насчет англичанина, разумеется, ни слова…
Извиняться перед Бурсиным — Бурьяновым не понадобилось.
Профессор сам отправился на Надеждинскую улицу, где квартировал бывший фельетонист «Речи». И с присущим ему терпением выслушал слишком громкие протесты хозяина, вопившего о большевистском произволе и грубейшем нарушении свободы личности, которые он, широко известный русскому обществу журналист, вынужден будет предать гласности.
— Не в английской ли прессе, уважаемый Соломон Львович? — едко спросил Профессор. — Там этот товар ходовой…
На письменном столе хозяина, поспешно прикрытый клеенчатым чехлом, стоял видавший виды «ундервуд»: впопыхах, торопясь, по-видимому, открыть дверь, Бурсин — Бурьянов не успел вытащить из машинки наполовину отпечатанный лист. Это была концовка статьи, оставалось лишь допечатать несколько заключительных фраз.
— Прелюбопытнейшая, однако, статейка, — сказал Профессор, внимательно ознакомившись с уже напечатанными листами. — Разрешите узнать, для какого печатного органа предназначено сие сочинение?
— Я категорически протестую! — еще громче завопил хозяин, хотя и понимал, должно быть, что схвачен с поличным. — Вам придется ответить за свои самоуправные действия! Я буду жаловаться! Мои друзья немедленно телеграфируют в Москву!
— Жаловаться, гражданин Бурсин, никому не запрещено! — спокойно возразил Профессор. — И протест ваш, сами извольте убедиться, записан мною в протокол обыска. А теперь попрошу побыстрей собраться, вы арестованы…
Статья, найденная у Бурсина — Бурьянова, не оставляла ни малейшего сомнения в истинном лице литературного оборотня. Называлась она «Из записной книжки журналиста» и в умышленно издевательских тонах рассказывала историю ареста и последующего освобождения из тюрьмы князя Васильчикова, бывшего министра земледелия, крупного царского сановника.
Варево было густым. Истине соответствовал всего один факт, да и тот умышленно извращенный, вывернутый наизнанку.
В августе 1918 года, после злодейских выстрелов в Ленина и убийства Урицкого, Петроградская чека вынуждена была произвести аресты лиц, принадлежавших к столичной аристократии. Арестовали среди прочих и князя Васильчикова, а спустя несколько месяцев, когда обстановка несколько разрядилась, освободили из заключения.
Вокруг этого факта автор статьи наворотил горы выдумки, лукаво рассчитанной на вкусы редакторов «Таймс» и других лондонских изданий. Будто освобожден был несчастный князь-мученик в результате самоотверженных усилий группы доброхотов, будто исходили указанные доброхоты множество бюрократических инстанций, добиваясь приема у бессердечных руководителей «чрезвычайки», предприняли даже путешествие в Москву, подвергаясь при этом всяческим унижениям и оскорблениям. Попутно, в угоду вкусам заказчиков, воспроизводились вымышленные разговоры с Дзержинским, Ксенофонтовым, Петерсом, Комаровым и другими видными чекистами.