Гостилицы
— Государь!
— Ваше Величество!!
— Царь-батюшка!!!
Крики доносились, будто из-под пуховой подушки, глухие, расплывчатые. Но этого оказалось достаточно, для того чтобы разбудить спящий разум.
Петр очнулся, чувствуя, что лежит на чем-то теплом и мягком. Спросонок он ухватился пальцами за нечто мягкое, и женский вскрик окончательно разбудил императора.
— Да что это со мною?!
Петр забористо выругался, только сейчас осознав, что уснул на спине изнасилованной им женщины. Вскочив на ноги, он зачерпнул ладонью холодной воды и тщательно обтерся, хотя суставы рук онемели и кисти двигались плохо.
Несколько холодных капель упало на молочную женскую кожу, бесстыже представшую перед его взором — Жеребцова дернулась на бревне и мучительно замычала.
— С ума, что ли сошла? Или язык проглотила?! А ведь материла вчера меня в три загиба!
Петр натянул штаны, затянул ремень, и, перешагнув через бревно, цепко ухватился за длинные волосы, рывком приподнял голову Ольги. На него смотрели огромные, наполненные болью и мукой глаза, которые через какую-то секунду заполонил животный ужас.
— A-а, у-у-у!
Женщина замычала, пытаясь отодвинуться от Петра, только связанные через бревно руки и ноги не позволяли ей этого сделать. Она бы и закричала, вот только рот, к великому удивлению Петра, оказался забит какой-то тряпкой, обмотанной вокруг большого сучка.
— Надо же, и кляп воткнул, и руки-ноги связал! Не помню…
Петр отошел в сторону. Из ночного болотного тумана доносились звонкие крики, которые, как ему казалось, шли уже со всех сторон. Луна круглым сыром высоко стояла в сером ночном небе — едва за полночь, как он мысленно отметил.
— Со всех сторон крики идут — сутки ведь ищут! В кольцо взяли, как партизана на болоте! А ты лежи, милая!
Он похлопал женщину по обнаженным ягодицам и натянул на них штанишки, судорожно соображая, чем бы стянуть разрезанную ткань. Посмотрев на располосованный шпагой ремень, он быстро отодрал от куртки веревочку, накрепко завязал ее на женской талии.
— Во-от, теперь не спадут, милая…
Петр присел на корточки и, глядя в подернутые пленкой глаза, заговорил как можно мягче:
— Будешь жить, и род твой, всех близких не трону. Но ты мне все расскажешь, искренне и честно! Или я через четверть часа спущу на тебя полсотни казаков — слышишь, как они перекликаются. А когда они узнают, что ты сама двоих станичников застрелила, то на этой сосенке примешь смерть, как лягушка!
Женщина мучительно замычала, и Петр, спохватившись, выдернул из ее рта кляп. Жеребцова откашлялась, ее мучительно вырвало, но голос уже был