— Ну целую, люблю и так далее, — сказала я и срочно положила трубку.
Вечером все равно ведь придет выпытывать, чего с утра-то душу мотать? Моя душа и так с некоторого времени не в порядке.
Вечером мы сидели в баре у Джессики и подсчитывали. Один, потом еще один, потом еще один, а потом еще один, совсем про запас. Это значит четыре? Или просто три и один совсем про запас?
Так сколько там их, этих Лимбарди, прибыло в наш город смущать мою душу?
Я так ничего и не рассказала бабушке Урсуле, я не решилась. А что я могла ей рассказать? Что со мной и правда происходит то, чего я еще и сама пока не понимаю?
Что мне и правда хочется и смеяться и плакать. Просыпаться вместе с птицами и ловить губами холодные капли дождя. Хочется написать на запотевшем стекле его имя, но я не знаю его имени.
Бабушка Урсула меня поняла и особо бередить мои раны не стала. Она знала, что придет время, и я сама ей обо всем расскажу во всех подробностях. У нас с ней всегда были доверительные отношения.
Бабушка Урсула напоила меня чаем и накормила горячими пирожками, которые у нее, как и всякой обыкновенной бабушки, как раз оказались под рукой. А потом она уложила меня спать.
И я еще долго слышала, как они с моей мамой совещалась по телефону о том, что ребенок, видимо, просто немного переутомился. И ребенку наверное, пора либо глобально менять место работы, либо его нужно просто отправить куда-нибудь путешествовать.
Я и Джессике-то своей ничего толком не рассказала. Ну да, ходила опять в театр. Нет, на этот раз не целовались. Просто полежали рядом на большой кровати.
Джессика сидела на высоком стуле, вытаращив глаза и ловя ртом воздух.
— И это ты называешь — ничего такого необычного не происходило?
— Конечно, — ответила я, потягивая банановый коктейль. — Должны же мы с ним были где-то разместиться.
— А кроме кровати там негде было разместиться? — недоверчиво спросила Джессика.
Я покачала головой.
— Нет, — сказала я, — там кругом была только эта большая кровать.
Джессику обуревали странные чувства — от полного разочарования до полного восторга.
— Только с тобой все эта история могла случиться, — сказала она.
— Это почему?
— Потому, что ты такая инертная.
— Не скажи, — не согласилась с ней я, — я вон и эскизы делала, и в театр сама пришла. Какая же я инертная, если я что-то делаю?
— Мало ты делаешь.
— А что надо было делать?
— Надо было снять с него очки! На худой конец — бороду оторвать!
— Как?
— Наброситься на него и оторвать! — сказала Джессика.
— Джессика! Это было бы невежливо!
— Вежливая ты моя! — возмущалась Джессика. — А теперь нас любопытство тут разбирает! И у нас благодаря тебе ни одной зацепки нет!