— То его жизнь будет разбита вдребезги?
— Именно так, дитя мое.
— И он догнал тебя?
— О да. Он бежал за мной несколько кварталов.
— Но почему вы все раньше встречались?
— Я сама думала об этом не раз, — сказала бабушка Урсула. — Но, быть может, это происходило, потому что еще не пришло время.
— Но вы же жили в одном городе. А раньше были такие маленькие расстояния между домами.
— Не скажи, город и раньше был достаточно большим. Да и жили мы на разных концах. Но, быть может, мы еще не были готовы к этому чувству.
— К какому чувству? — задала я очередной глупый вопрос.
— К любви, дитя мое, — терпеливо пояснила бабушка Урсула.
Она надолго задумалась.
— Дедушка Альберто догнал тебя, — осторожно напомнила ей я.
— Да, — сказала она. — Он был такой красивый, взъерошенный от быстрого бега, тяжело дышал. Мне казалось, что я встретила самого симпатичного великана, какой только мог встретиться на моем пути.
— Ты влюбилась с первого взгляда, — поняла я.
— Да, — сказала бабушка Урсула, — все так и было. И все это было как будто вчера.
— И ты ни о чем не жалеешь?
— Конечно нет, — сказала бабушка Урсула. — И, если бы все повторилось, я бы пошла по этому пути только с ним.
— По какому пути?
— По земному пути любви.
— А-а, — сказала я.
— Он был красивый, голубоглазый, — вспоминала бабушка Урсула, — с отросшими волосами и добрыми глазами. И вдруг он задал мне этот вопрос.
— Любишь ли ты театр?
— Люблю ли я театр. — Бабушка Урсула улыбнулась. — И мое сердце раскрылось перед ним навеки.
— И что ты ответила?
— Конечно, люблю!
— И вы пошли в театр?
— Да, — кивнула она, — в тот же вечер мы пошли в театр к его лучшему другу.
— В театр Лимбарди?
— Да. В театр Лимбарди.
— А почему ты раньше там не была?
— Даже не знаю, — сказала бабушка Урсула, — все время собиралась, да все как-то руки не доходили.
— Может быть, еще не приходило время? — предположила я.
Бабушка Урсула с улыбкой посмотрела на меня поверх очков.
— Все может быть, дитя мое.
— А дальше?
— А дальше — Аарон Лимбарди увидел меня со сцены. Мы с Альберто сидели в первом ряду — И бабушка Урсула надолго замолчала.
— Его опять сразило молнией?
— Как он потом написал мне, его сразило тысячами молний. Он не мог дальше играть. Он не мог разговаривать. Это был первый и последний его провал.
— Спектакль остановился?
— Нет, спектакль шел дальше, и шел так гладко, что никто ничего не заметил.
— Но хоть кто-то что-то заметил?
— Да. Я заметила.
— Что ты заметила?
— Его взгляд, полный отчаяния, боли, грусти и тоски. И я все поняла.
— Что ты поняла?
— Что его жизнь отныне и навсегда была полностью разбита.