— Я… я не понимаю, какое отношение это имеет к снам, о которых я вам говорила.
— Это и будет вашим лечением. Избавьтесь навсегда от воспоминаний о Вулфе, вдохнув в них жизнь на вашем полотне. А потом идите дальше, чтобы стать истинным художником.
Тимбер пристально посмотрела на пустой холст, затем снова на Джейсона:
— Вы хотите сказать, что я должна нарисовать Вулфа так, как я вижу его в своем сознании? Я должна попытаться изобразить весь этот кошмар?
Джейсон кивнул.
— Я думаю, эффект будет больше, чем от посещений психиатра. Эта комната теперь в вашем личном распоряжении, так что картины никто, кроме вас, не увидит. Поскольку вы по-прежнему, как подобает деревенской девушке, встаете задолго до рассвета, предлагаю использовать это время для рисования. — Он довольно потер руки. — А теперь, может быть, пойдем выпьем чаю? Я заметил, что вы получили сегодня утром письмо от Джеймса. Осенью, когда вы вернулись из Джорджии, его имя не сходило у вас с языка: «Джеймс то, Джеймс это». А сейчас вы о нем даже не заикаетесь.
Тимбер покраснела:
— Я забыла вам передать. В своем письме он, как всегда, шлет вам наилучшие пожелания.
К этому времени они уже вернулись в комнату Джейсона, где пыхтел маленький электрический чайник. Джейсон улыбнулся, вспомнив о последней информации, которую прислал Джеймс. Она принесла ему кругленькую сумму при минимальных затратах.
— Что ж, я очень рад. Он хорошо к вам относится, моя девочка. Более чем хорошо. Собственно, я думаю, что он в вас влюблен.
— Глупости! Джеймс относится ко мне как… примерно как к дочери, — сказала Тимбер. Но она старалась не встречаться взглядом с Джейсоном, потому что при упоминании человека, благодаря которому Тимбер провела два лучших лета в своей жизни, ее щеки порозовели. — Конечно, Джеймс не имеет ничего общего с Вулфом. — Тимбер глубоко вздохнула. — Он самый добрый, самый щедрый человек, которого я знаю. — Она посмотрела на кольцо с сапфиром на своей руке. — Ко мне никто никогда не относился так, как он, — тихо сказала Тимбер.
Джейсон про себя улыбнулся. Джеймс Фортсон оказался гораздо более умным, более осторожным поклонником, чем можно было себе представить. Арабский жеребец — это гениальный ход. Сделав такой подарок, Фортсон на все время каникул привязывает Тимбер к Холму и одновременно добивается ее вечной благодарности.
— А почему, собственно, ему плохо к вам относиться? Но я не стал бы рассматривать это чувство как отеческую любовь. Он уважает вас и восхищается вами именно как женщиной.
— Я тоже им восхищаюсь, — сказала Тимбер. Она подумала о тех многочисленных случаях, когда после головокружительной скачки по лугам сильные руки Джеймса снимали ее с коня. Прикосновение его рук вызывало в Тимбер отнюдь не дочерние чувства. И Джеймс знал об этом. Знал, но никогда не пытался заняться с ней любовью.