– Надеюсь, ты не станешь докладывать об этом Лиззи и сердить меня. Девочка вобьет себе в голову бог знает что, а дружеское расположение такого неприятного мужчины мне кажется страшнее пожара. Миссис Лонг давеча мне посетовала, что этот Дарси битых полчаса просидел бок о бок с ней, так и не раскрыв рта.
– Вы уверены в этом, мэм? Нет ли здесь ошибки? – поинтересовалась Джейн. – Я точно помню, что видела, как мистер Дарси о чем-то с ней беседовал.
– А, это она наконец-то из приличия спросила его, как ему нравится Незерфилд; и тому ничего не оставалось делать, как ответить. Но она заверяет, что Дарси прямо рассвирепел оттого, что с ним кто-то заговорил.
– Мисс Бингли мне сказала, – заметила Джейн, – что он никогда не разговаривает с людьми, покуда не узнает их как можно ближе. Зато со своими друзьями он предельно любезен.
– Пусть меня сразит молния, если я поверю хоть из этого слову! Коль скоро он умеет быть таким разлюбезным, то непременно поддержал бы разговор с миссис Лонг. Все вокруг говорят, что он набит гордостью до пяток; а я лично ничуть не сомневаюсь, что до него дошли слухи о том, что у миссис Лонг нет средств на карету, и что на бал она приехала в наемном экипаже.
– Мне, признаться, совершенно безразлично, отчего Дарси не захотел говорить с миссис Лонг, – хмыкнула мисс Лукас, – но мне очень горько оттого, что он не захотел танцевать с нашей Элизой.
– На твоем месте, Лиззи, – гневно выпалила миссис Беннет, – я сама не согласилась бы танцевать с ним.
– Мне кажется, мама, я совершенно спокойно могу вам обещать, что никогда не стану с ним танцевать.
– Его гордыня, – уверила мисс Лукас, – не оскорбляет меня так сильно, как обычно всегда оскорбляет сей порок, потому что в этом случае я вижу смягчающие обстоятельства. Никто не станет удивляться тому, что такой видный молодой человек из уважаемой семьи и с солидным достатком придерживается столь высокого мнения о собственной персоне. Если можно так выразиться, у него есть право на гордость.
– Это весьма справедливо, – согласилась Элизабет, – и я с легкостью могла бы простить его гордость, если бы он не задел при этом мою.
– Гордость, – изрекла Мэри, уверенная в собственном таланте аналитика, – это грех, который, как мне кажется, мы встречаем в этой жизни довольно часто. Всё, когда-либо прочитанное мной, убеждает лишь в том, что такие примеры весьма многочисленны, что натура человека падка на соблазн и что немногие из нас лелеют в душе смирение. Увы, все люди склонны придавать слишком большое значение тем или иным добродетелям, будь они реальны или вымышлены. Тщеславие и гордыня – разные вещи, хотя их нередко используют как синонимы. Человек может быть горд без тщеславия. Гордость относится скорее к области нашей самооценки, а тщеславие – к тому, что следует думать о нас другим.