– Умоляю тебя, голубушка. Ну, кто такой мне этот мистер Дарси и отчего это мне следует его опасаться? Уверена, мы ничем ему не обязаны, чтобы следить за своими словами и, упаси Бог, не сболтнуть чего-то такого, о чем ему неприятно слышать.
– Ради всего святого, мама, говорите потише. Чего вы, в конце концов, добьетесь, обидев мистера Дарси? Этим вы едва ли заслужите расположения его друга.
Ничто из сказанного, тем не менее, не возымело должного действия. Мать продолжала рассуждать о счастье все так же громогласно, а дочери оставалось лишь краснеть от стыда и возмущения. Она ничего не могла с собой поделать и часто бросала в сторону мистера Дарси виноватые взгляды; и с каждым новым разом уверенность ее в том, что самые страшные предположения верны, возрастала. Несмотря на то, что молодой человек почти ни разу не обернулся в сторону миссис Беннет, не оставалось сомнений в том, что все его внимание приковано именно к ней. Выражение его лица менялось постепенно, переходя от равнодушия и сдержанного раздражения к грозовой мрачности.
Однако через какое-то время поток речей миссис Беннет все-таки должен был иссякнуть, и так оно и случилось; и леди Лукас, доселе зевавшая, будучи не в силах разделить всех восторгов приятельницы в полной мере, с облегчением переключила свое внимание на холодную ветчину и цыпленка. Элизабет начала приходить в себя. И все же спокойствие ее оказалось недолговечным, потому что, как только гости завершили трапезу, над толпой принялся витать гомон, среди которого отчетливо слышалось слово «музыка»; и уже через пару минут девушка с замиранием сердца заметила, как после недолгих уговоров ее сестра Мэри прошествовала к инструменту, приготовившись ублажить честную компанию. Помешать столь явной услужливости ни многозначительные ее взгляды, ни грозно сдвинутые брови были не в силах. Мэри не поняла ни одного знака. Такая возможность выделиться ласкала и лелеяла барышню, поэтому, немедленно усевшись за фортепьяно, она принялась самозабвенно петь. Сердце Элизабет холодело с каждой минутой, и она, не отрываясь, смотрела на сестру, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, закончатся эти бесконечные стансы. В какое мгновение она даже с облегчением вздохнула, но не тут-то было: когда Мэри уселась к столу, получив множество благодарностей, ее чуткое ухо среди прочего шума уловило намек на то, что такое удовольствие достойно продолжения; и поэтому, выдержав паузу в полминуты, она снова заспешила к инструменту. Нужно заметить, что силы Мэри вовсе не были рассчитаны на такое нелегкое упражнение: голос был слаб и звучал далеко не очаровательно, а манеры казались натянутыми и скованными. Элизабет билась в бессильной агонии. Она безутешно посмотрела на Джейн, но та была увлечена беседой с мистером Бингли. Тогда ее взгляд переместился на обеих сестер молодого человека, в этот самый момент строивших друг другу уморительные гримасы, и на мистера Дарси, остававшегося все столь же непроницаемо мрачным. В отчаянии она обратила свой взор к отцу – ведь не могла же, в конце концов, Мэри пропеть весь вечер! Родитель понял намек; и, как только закончилась вторая песнь, он, не теряя ни секунды, громко объявил: