— Но… мне говорили, что ты хотел жениться на тете Кассандре ради приданого!
— Это правда. Нам жилось бы гораздо удобнее, будь у твоей матери приданое. Но с тех пор прошло много лет. После смерти твоей матери я вел уединенную, тихую жизнь, и с годами состояние Бодонов возросло. У меня вполне достаточно средств, чтобы обеспечить своей дочери достойный светский сезон в Лондоне.
— В таком случае я смогу забыть об угрызениях совести. Твои подарки доставляют мне такую радость! Видишь ли, кроме мадам Элизабет, мне никто и никогда ничего не дарил.
— Ну, это дело поправимое: все изменится в ту же минуту, как ты войдешь в общество! Ручаюсь, твой путь будет усеян розами! И ты устанешь от знаков внимания.
— Какой же ты насмешник, папа! Нет уж, пусть все знаки внимания достанутся Лидии — в ее возрасте самое время радоваться им.
— Можно подумать, тебе от роду сто лет, Франческа! Двадцать пять лет — не так уж много.
— Слишком много, чтобы мечтать о романах. Как тебе известно, к такому времяпрепровождению я не стремлюсь.
— Детка, мне было сорок лет, я был неисправимым повесой, когда влюбился в твою мать! Но скажи мне… — Лорд Бодон помедлил. Он понимал, что вступает на зыбкую почву, но искушение стать поверенным сердечных тайн Франчески было слишком велико. — Ты когда-нибудь была влюблена?
Ответ прозвучал слишком быстро и уверенно, чтобы произвести убедительное впечатление.
— Влюблена? Нет!
— Даже в этого… Фредди?
Франческа была явно озадачена.
— В какого Фредди?.. Ах, вот ты о чем! Конечно, нет. Но откуда ты знаешь? От мадам Элизабет?
— Не вини ее. Я спросил, были ли у тебя друзья, и она упомянула о случае с Фредди. Похоже, она считает, что твоя тетя была несправедлива к тебе.
— Вот именно. Я уверяла тетю Кассандру, что по чистой случайности провела в его обществе не более пяти минут, но она не поверила. Вероятно, она была твердо убеждена в моей испорченности.
Лорд Бодон издал гневное восклицание, но Франческа продолжала:
— Не стоит волноваться, папа. Все давно в прошлом, но даже в то время меня мало заботили ее укоры. Гораздо хуже было выслушивать бесконечные проповеди мистера Чиззла.
— Почему же тебя не волновали укоры? — спросил он так мягко, что Франческа невольно забыла об осторожности.
— В то время для меня мало что имело значение.
— Неужели ты была настолько несчастна?
— Да.
— Почему, детка?
Франческа отошла от него к окну и долго смотрела вдаль. Затаив дыхание, отец наблюдал за ней. Если бы она доверилась ему!
Когда Франческа наконец заговорила, ее голос звучал бесстрастно и принужденно, слова вырывались из нее будто через силу.