— Перестань, — улыбнулась она. — Спасибо, Гейб.
Потом взглянула на часики, что висели на ее загорелом запястье.
— Кофе и бутерброды?
— Да, спасибо. — Его взгляд тоже опустился на часики. — Очень красивые. На память об отпуске?
— Разумеется, нет. — Она вся вспыхнула, злясь на саму себя за то, что не удержалась и надела их в самый первый после возвращения день.
— Должно быть, он очень богат, — проговорил Гейб и рассмеялся.
— Да, богат, — ответила Шарлотта, стараясь, чтобы ответ ее прозвучал с достоинством.
Гейб уехал после обеда; она попрощалась с ним, чувствуя, что уже нервничает из-за одной только мысли о предстоявшей ей работе. И долго убеждала себя в том, что нервничать из-за этого глупо: ничего особенного, ей надо будет всего лишь согласиться на самый высокий процент, что будет предложен банку за посредничество в перепродаже одной небольшой и вполне преуспевающей фирмы из Огайо. Ничего проще и быть не может. Все предложения покупателей будут у нее завтра утром; ее задача просто внимательно изучить их, сравнить и выбрать то, в котором банку предложат самый высокий — или наиболее приемлемый — процент, после чего оформить контракт и отослать его. Только и всего.
Ночь она провела почти без сна.
Телефон зазвонил вскоре после обеда; звонок шел по личному номеру Гейба. Голос у звонившего оказался тихий, с легким южным акцентом.
— Можно попросить мистера Хоффмана?
— Простите, его нет. Он уехал, и его не будет до понедельника. Говорит его сотрудник. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Боюсь, что нет. Просто передайте ему, что звонили насчет сделки с «Блумом». Мы с ним говорили об этом два дня назад. До свидания.
Вот черт, подумала Шарлотта, наверное, это был Бофорт. Что происходит? Почему он считает, что на Гейба стоит продолжать давить?
И откуда он узнал этот номер? Личный телефон Гейба знали человек пять-шесть, не более. Непонятно. А впрочем, кое-что понятно. Гейб был звездой. Через него шли очень и очень многие сделки. Стоило попытаться прощупать его. Шарлотта искренне надеялась и молила Бога, чтобы Гейб не попался ни на чей крючок. Все это начинало как-то дурно пахнуть. Но тут она вспомнила, как искренне обеспокоен и взволнован был Гейб, как был он расстроен этим происшествием, и стряхнула с себя это наваждение. У Гейба было очень много неприятных черт, но, по крайней мере, он был честен. Если бы он был менее честен, ее собственная жизнь здесь могла оказаться не столь невыносимой, со вздохом подумала она. Тогда, быть может, он постарался бы проявить к ней хоть какую-то доброту, терпение, мог сделать вид, что она ему хотя бы не противна.