— Ты выглядишь усталой, дорогая. Пошли в дом.
— Да нет, ничего. Ты уже ужинал?
— Нет. Нет еще. Ждал тебя. — Он помолчал немного, как бы не решаясь заговорить. — Макс звонил.
— Да? И что он сказал?
— Только то, что у него все в порядке. И что он сожалеет о… о том, что произошло прошлой ночью. Что он и… Соамс-Максвелл поживут некоторое время в Лондоне. Он спросил, можно ли ему привезти этого человека сюда на уик-энд. Я ответил, что нет.
— И правильно. Хотя мне кажется, нам надо постараться полюбить его, — осторожно проговорила Георгина.
— Не вижу для этого никаких причин, — отрезал Александр, и выражение лица его при этом вдруг сразу же стало крайне холодным. — Почему это мы должны постараться его полюбить?
— Ну… потому что он… из-за того, кто он такой.
— Георгина, я, честное слово, не понимаю, о чем ты говоришь. Мистер Соамс-Максвелл просто один из довольно сомнительных друзей Макса. И мы абсолютно не обязаны его любить. Никоим образом.
— Да, — ответила Георгина. — Да, конечно. Ты прав.
Она вошла в дом, испытывая чувство определенной внутренней тревоги. Отец явно оказался гораздо более уязвимым и чувствительным ко всему этому, нежели они предполагали.
Ужинали они на кухне; после ужина Александр заявил, что очень устал и хочет немного почитать.
— А я поднимусь наверх, навещу Няню, — сказала Георгина. — Она теперь все больше и больше в одиночестве.
Александр нахмурился:
— Мне кажется, ей самой так больше нравится. Я бы не стал ее беспокоить. Я даже уверен, что этого не следует делать. — Впервые за все последние дни он показался Георгине взволнованным, даже возбужденным.
— Ну хорошо, — согласилась Георгина, которой вовсе не хотелось его расстраивать. — Пойду с тобой и тоже почитаю. Да и спать сегодня можно будет лечь пораньше.
Она отправилась вместе с ним в библиотеку и сидела там, но ей не читалось. Георгина пребывала в растрепанных чувствах и никак не могла сосредоточиться. Помимо того, что она и так постоянно тревожилась из-за Александра, расстраивалась из-за Макса, теперь ее волновали и наполняли ощущением какого-то беспокойного счастья еще и собственные отношения с Кендриком. Впервые в ее жизни секс, который всегда доставлял ей огромное удовольствие, обрел к тому же для нее еще и какой-то смысл, перестал быть только чисто физическим наслаждением, потаканием своим желаниям; это новое восприятие секса проникло в нее мягко и незаметно, превратилось в какое-то самостоятельное, очень приятное чувство — прямое и ясное, радостное и естественное — и очень сильное: настолько, что оно меняло все ее мироощущение, придавало смысл ее жизни, наполняло саму ее мужеством и надеждой. Она сидела, глядя на Александра, и в тысячный раз задавала себе вопрос, что же такое в браке ее матери побуждало поступать так, как она поступала; но сейчас впервые за все время Георгина в состоянии была думать над этим вопросом без чувства горечи и озлобления. Всему этому должно быть какое-то объяснение, и оно где-то и в самом деле есть; в тот вечер Георгине, только что открывшей для себя, что такое счастье, показалось, что и объяснение, когда они его найдут, может оказаться если не радостным, то, по крайней мере, терпимым.