— Джереми, но, может быть, вам придется прождать несколько часов. Я могу освободиться уже за полночь.
— Ничего. Я люблю поздно ужинать.
— Но…
— Шарлотта, иди и занимайся своей очень важной работой. А я подожду. Я никуда не денусь. Ты от меня так легко не отделаешься.
Он улыбнулся ей какой-то мальчишеской, располагающей улыбкой. Шарлотта мысленно сравнила ее с мрачной физиономией вечно погруженного в собственные размышления Гейба и улыбнулась Джереми в ответ, подумав: хорошо бы Джереми волновал ее чуть побольше, а Гейб — поменьше.
Когда Шарлотта вернулась в кабинет, Гейба там уже не было; на столе у нее был брошен проект стенограммы, который она перед уходом показала ему, с прикрепленной запиской: «Это надо переделать полностью». Почти каждая страница стенограммы была исчеркана его пометками, сделанными черной ручкой, крупным почерком. Шарлотта уставилась на бумаги, не веря собственным глазам. Она знала, что стенограмма была сделана хорошо и что она в целом была совершенно точной. И к тому же это ведь стенограмма. Подонок. Понимает, что ей хочется побыстрее закончить и освободиться, и нарочно все перечеркал, чтобы ей досадить. Ее вдруг захлестнула волна дикой ярости; ей страстно захотелось оставить ему коротенькую, лаконичную, но весьма многозначительную записку и уйти. Она даже начала уже писать ее, но потом бросила ручку и снова взялась за стенограмму. Плюнуть на нее нельзя, это не выход, можно только сделать как следует. Каждая победа Гейба — это ее поражение; уже хотя бы только поэтому она обязана побеждать. А победить сейчас означало сделать эту стенограмму как следует. И не показать ему, будто ее это как-то задело. Но когда-нибудь, в один прекрасный день… Шарлотта с большим трудом оторвалась от приятных мечтаний об этом прекрасном дне и заставила себя сосредоточиться.
Минут через десять Гейб вернулся, неся с собой коричневый пакет из плотной бумаги. Он положил пакет на свой стол и посмотрел на Шарлотту:
— Я подумал, что, может быть, ты захочешь кофе. И перекусить.
— Нет, спасибо, — отрезала Шарлотта. — Я занята, мне есть некогда.
Она разозлилась, услышав, что голос ее немного дрожит. Гейб пожал плечами и, сняв крышку со стаканчика с кофе, принялся разворачивать бутерброды.
— Как хочешь, — проговорил он с полным ртом.
— Мне довольно трудно здесь чего-нибудь хотеть, — ответила она.
Наступила тишина; потом Гейб вдруг рассмеялся. Шарлотта удивленно посмотрела на него: с ним это случалось нечасто.
— Я что, сказала что-нибудь смешное?
— Нет. Вообще-то, да. Немного.
— Рада, что сумела доставить тебе удовольствие, — процедила она.