Сигнэнари вывел их и сам ушел. Остались только доктор и Тика.
— Ты не послушался меня, Ивакура, — сказала умирающая слабым голосом. — Ты позвал народ, зачем?
— Я хотел спасти тебя.
— Я погибла… Вернее, спасена, — прибавила она. — Что я стала бы делать на этом свете?
У нее начались спазмы, она протянула руки, кровь душила ее.
— Воздуху! — закричала она.
Тика поспешно открыла все окна. Тогда госпожа увидела ее.
— Прощай, Тика! — сказала она. — Ты хорошо видишь, что он не был побежден, что он не умирал! Мы больше не будем говорить о нем.
Молодая служанка плакала, закрыв лицо руками.
Фаткура подняла глаза к принцу.
— Дай посмотреть на тебя! — сказала она. — Так давно твой образ не отражался в моих глазах! Как ты прекрасен, мой возлюбленный! Видишь ли, — продолжала она, обращаясь к доктору, — это мой супруг. Он пришел, чтобы избавить меня от заключения, но Тоза оскорбил меня, и я бросилась в объятие смерти.
Она говорила отрывистым, глухим, все слабеющим голосом. Глаза ее расширились, восковая бледность разливалась по лицу.
— Ты скажешь обо мне твоему отцу, Ивакура, — снова заговорила она. — Он очень любил меня, да! Я сказала, что не увижу больше замка. Я была почти счастлива там. Я видела комнату, в которой ты родился, твою детскую одежду… Ах, я тебя очень любила!
Она задыхалась, капли пота блестели на ее лбу. Она сорвала повязку с раны.
— Ивакура, — сказала она, — я не вижу тебя, нагнись ко мне… ближе… Ах, — вдруг вскричала она, — уходит, когда он тут…
— Она умирает! — вскричал принц, обезумев.
— Она умерла, — сказал доктор.
Тика испустила горестный вопль. Принц закрыл лицо руками.
— Все страдания кончены для нее, — сказал доктор. — Она отдыхает и забывает все огорчения в ясном спокойствии вечного сна.
Гиэяс согласился прекратить войну, но, как говорил Фидэ-Йори, он поставил тяжелые условия.
— Я требую, — сказал он, — исполнения одного из трех следующих условий: или Фидэ-Йори должен покинуть крепость и отправиться на семь лет в Ямато, или пусть мне дадут Йодожими в качестве заложницы, или пусть разрушат стены и засыплют рвы осакского дворца.
Можно было принять разве только последнее предложение. Таково было мнение генералов, собравшихся на военный совет. Однако Йокэ-Мура считал плачевным разрушение стен.
— Этот мир будет непродолжителен, — говорил он, — и, если война возобновится, что мы будем делать в замке без стен?
Он советовал лучше отпустить Йодожими.
— Мою мать! Что ты говоришь! — вскричал сегун. — Раз в его руках будет такой залог, мы обратимся в рабов Гиэяса.
— Это правда, — сказал Гарунага, — об этом нечего и думать.