— Вот именно «как будто»! Тишина обманчивая. Вулкан может в любую минуту заговорить.
Пока бритоголовые татары под наблюдением метра готовили стол к обеду, расставляли посуду, вино и закуску, генерал переменил тему разговора.
— А ты опять цветешь. Тебе, знаешь, очень к лицу это сестринское.
Она усмехнулась, покраснела, машинально повернулась к зеркалу. Да, в самом деле, эта строгая монашеская косынка ей больше идет, чем выхухолевая шапочка или шляпа с двойным эспри. Никаких чубиков и завивки, волос не видно. Голубовато-серое простое платье и белый передник с красным крестом на груди.
Официанты улетучились.
Сергей Семенович выпил водку, закусил балыком. Сунул уголок крахмальной салфетки за воротник мундира.
— Не спросил: как дети? Как Юрочка? Хоть, ты знаешь, и некогда скучать, а я — сильно соскучился.
Она опять вспыхнула.
— А он еще больше скучает. Он любит тебя. Приезжай как-нибудь, папа!
Ему следовало сказать: «Привези их к нам…»
Но теперь пришла очередь покраснеть ему:
— Где уж тут, голубушка, приедешь. Дай бог в апреле, на именины его… Если только…
— Что «если»?
— Апрель не за горами, а — дожить надо.
Подали уху. Он ел торопливо, даже с жадностью.
— Папа, ты проголодался! Бедный, ты, наверно, мало ешь?
— С шести утра не было росинки маковой.
— Неужели, действительно, так занят?
Он доел уху, посолил с кончика ножа корочку хлеба, съел и корочку.
— Никто не представляет себе, сколько обязанностей легло на мои плечи. Сегодня, вот только что, была депутация пекарей… Требуют муки. А в городе запасов ее на десять-двенадцать дней. И подвоза почти нет. Опять начались забастовки. Сегодня с утра в городе бастует что-то без малого пятьдесят фабрик и заводов. Когда я собирался сюда ехать, звонил Протопопов, умоляет написать воззвание к рабочим: мол, хлеб есть, мол, его достаточно. Но ведь это — ложь. Это на неделю, не больше, оттяжка. А потом?
Генерал подождал, пока официанты, разложив по тарелкам жаркое, удалились на приличное расстояние, и, оглянувшись, сказал:
— Голод — это не фраза, это реальность. А ведь, как известно, голодный желудок — главный диктатор всякой революции.
— Боже, какие страшные слова!..
— Милая, никто у нас просто понятия не имеет, что происходит и к чему клонится дело.
— Папа, дорогой, но почему же ты согласился? Ты не пробовал отказаться, отклонить как-нибудь это назначение?
— Одной тебе на ухо скажу: пробовал! «Ваше величество, увольте, — говорю. — Не по мне эта шапка».
— А он?
— А он говорит: «Раз вы, Сергей Семенович, сейчас в окопах — из окопов во время войны не уходят». А я ведь солдат, Наташа. Я обязан повиноваться.