Солдаты негромко поговорили, и вольноопределяющийся сказал:
— Все-таки мы попросим вас, генерал, пройти с нами.
— Сделайте одолжение. Повинуюсь. Вероятно, это ваше право…
У дома градоначальника, напротив сада, стояло несколько автомобилей с красными флажками на радиаторах. В один из них попросили войти генерала. Рядом устроился солдат с винтовкой. Возле шофера сел вольноопределяющийся. Машина свернула на Гороховую, по Морской выехала на Невский и направилась в сторону вокзала.
— Куда вы меня этапируете, могу я поинтересоваться? — спросил Сергей Семенович с той же, противной ему самому усмешкой.
Вольноопределяющийся оглянулся:
— Не беспокойтесь, господин генерал. Выясним, и все…
«Фу, какая мерзость, — подумал генерал. — Почему я не сказал прямо, не назвал себя? Струсил? Нет, это не трусость. Это камуфляж. Á la guerre comme á la guerre».
Мотор поминутно взревывал клаксоном. Трамваи на Невском стояли. По мостовой — и к вокзалу и от вокзала — густо, как на ярмарке, валил народ. Больше, конечно, штатских, но и военных немало. И почти у всех красные банты — на груди, на фуражках, на шляпках.
Угол Невского и Садовой — произошел какой-то затор. Автомобиль окружили.
Кто-то с темным, почти черным, как показалось Хабалову, лицом, сделав из ладоней щитки, заглянул в кабину.
— Эй, товарищи! Кого везете? Что за птица?
Генерал сидел, упершись двумя руками в эфес шашки, и пристально смотрел в затылок вольноопределяющемуся. Тот приоткрыл окошко:
— Не выражайтесь, товарищ. Сопровождаем боевого генерала Казначеева. Фронтовик. Только что из действующей армии.
— Ура-а! — весело, во весь голос закричал тот же человек.
И толпа вокруг так же весело подхватила:
— Ура-а-а-а!!!
Сердце, как никогда раньше, гаденько подрагивало и постукивало.
«Выходит, правильно поступил. Ведь назови фамилию — тут же разорвали бы. Какое счастье, что не печатали в свое время в газетах мои портреты. А Вера и Тата еще сердились, обижались…»
Свернули на Литейный.
«Это почему же меня везут домой? Или на Выборгскую? Или в тюрьму… на Шпалерную?»
Еще густо дымились обугленные почерневшие развалины Окружного суда. Руины были оцеплены солдатами с красными повязками на рукавах. У дома, где он жил, где еще третьего дня ужинал с Верой, свернули на Шпалерную, миновали тюрьму и помчались к Смольному институту.
«Ну, вот… теперь понятно… Везут в Государственную думу», — с непонятным облегчением подумал.
Но чем ближе к Таврическому дворцу, тем гуще толпа, тем громче злобные выкрики… Солдаты, рабочие, студенты. Очень много женщин.
У Потемкинской улицы тоже стоят цепью какие-то силы порядка. Солдаты и штатские с красными повязками. Но — никого не сдержать. Только дали возможность кое-как проехать автомобилю во двор…