Сейчас я читаю в „Новом мире“ мемуары Эренбурга — окончание. Читала воспоминания Вертинского, меня удивили его слова, что Кшесинскую он видел с ее мужем Гавриилом Константиновичем. Ведь Кшесинская много старше Гавриила! А где сын Кшесинской и Николая II? Одновременно с августейшим у нее имел успех и один из Владимировичей. Я ее видела на сцене Мариинского театра в начале 900-х годов (может быть, в 906–07), и мне она не показалась юной, а Гавриил (сын поэта) был тогда еще юнкером.
То, что Вы рассказали мне о Бухенвальде, о „несовместимости“ старого доброго Веймара и находящегося рядом лагеря смерти, все приведенные Вами подробности (особенно гора детских сапожек) вызвали у меня слезы…»
Из письма от 9.VI.62 г.:
«…Она до того безжалостно высмеивала меня, что я не выдержала и спросила:
— Ты не можешь говорить со мной по-людски, как с человеком, который вдвое старше тебя? Зачем же вы звали меня к себе? Только затем, чтобы строить из меня какую-то дуру? Стыдно вам!
И не вытерпела — разревелась, ушла из комнаты. Сын не тронулся с места, выражение лица его было глупо-насмешливое.
Вероятно, Вас огорчит, что я „сорвалась“, что мне изменила выдержка… Но, милый друг, что же мне делать?
Все-таки никак не думала я, когда ехала сюда, что еду на должность Mädchen für alles, на роль сильно постаревшей Золушки».
83. ИНТЕРЕСУЮСЬ ПЛАНЕТОЙ
Такие и подобные письма, иногда чуть-чуть посветлее, а чаще темные, мрачные, безотрадные, приходили ко мне все лето и всю осень 1962 года из далекого южного города, где маялась Наталия Сергеевна. В это трудное для нее время я старался писать ей чаще, чем обычно, но из всех моих писем за время от апреля до конца сентября ни одно ко мне не вернулось. Случайно сохранилась в моих бумагах только машинописная копия большого письма из Эстонии от 24 июня 1962 года. Это письмо такое большое еще и потому, что в нем, как увидит читатель, я должен был коснуться запретного вопроса. Нужно было спросить Наталию Сергеевну о нем, о ее отце, и при этом сделать это так, чтобы никто из любопытствующих ничего не понял, а чтобы она поняла.
>Кясму. 24.VI.
«Дорогая Наталия Сергеевна!
Да, скажу правду, Ваши последние письма меня не радуют. Уже одно то, что Вы жалуетесь на свое здоровье, свидетельствует о том, что Вы и в самом деле больны. Ведь никогда прежде таких жалоб от Вас я не слышал. Обращались ли Вы к врачам? Что они говорят? Что рекомендуют?
Берегите себя, пожалуйста, очень прошу Вас, и Элико Семеновна тоже просит!
Пишу вам уже второе письмо из Кясму, а от Вас не было еще ни одного. Утешаю себя тем, что Вы адресуете свои письма, наверно, в Ленинград, а дослать их тамошняя почта еще не успела.