Бежать.
Она сразу поняла, что ее не преследуют; возможно, уже спустя секунду удовлетворенные хищники ударились бы в погоню, а спустя несколько минут насмерть передрались бы над окровавленным телом. Сарне не пришлось узнать этого – инстинкт подсказал ей лучшее мгновение для бегства.
Потому что удовлетворяемая страсть схрулей была все еще сильнее голода. Потому что, увлеченные совокуплением, они не заметили бегущего, ускользающего мяса.
* * *
Во вторник ей встретился в коридоре оператор Сава, приветливо улыбнулся и спросил, как дела.
– Нормально, – отозвалась Павла, думая о своем.
Сава крякнул и предложил спуститься в стекляшку на чашечку кофе; Павла запоздало удивилась. Саве следовало бы проявить свое внимание чуть раньше, теперь, по закону серии, с Павлой заигрывали все подряд – звезда-телеведущий с первого канала, мальчишка-уборщик шестнадцати лет, водитель, возивший группу Раздолбежа, и еще кто-то, Павла уже не помнила, кто…
– Спасибо, – сказала она с усталой улыбкой. – Сегодня, знаете… ну никак.
Она ушла, оставив Саву в разочаровании.
Секретарша Лора, по обыкновению стерегущая покой Раздолбежа, подозрительно на нее покосилась:
– Опять сияешь, Нимробец?
– Сияю, – отозвалась Павла как ни в чем не бывало.
Вчера вечером она позвонила Стефане и сообщила, что не придет ночевать. Сестренка пережила короткий шок – а потом сердитым голосом велела «не увлекаться спиртным, утром обязательно позавтракать».
А Павла, между прочим, пьянела совершенно без вина. Ее мозг вырабатывал эти, как их… вещества, название которых мог выговорить один Тритан. Эти вещества, рождающиеся обычно под действием алкоголя, производились в Павлином мозгу ну совершенно сами по себе; к моменту, когда Тритан уложил ее в постель, Павла оказалась уже совершенно пьяной.
Ночь была как густое, чуть душное, очень теплое и очень мягкое облако; Павла то погружалась в него, то выныривала обратно, в сон; утром, когда в щелку портьер пробился первый настороженный свет, Павла, полусонная, сказала на ухо Тритану:
– А Кович хочет ставить «Первую ночь»…
– Да? – удивился он, тоже полусонный. – Может, это он так с тобой пошутил?..
– Может, – отозвалась Павла после короткого раздумья. – А я его саагом обозвала…
– Зря, – сказал Тритан со вздохом. – Но великой беды нет…
И поймал ее губы.
И она забыла про Ковича.
И про Раздолбежа забыла тоже, а ведь на вторник была назначена запись, и если бы не Тритан, она наверняка опоздала бы, но Тритан чер-тов-ски точно чувствует время…
Героями новой передачи были супруги-писатели; Павла не читала их книг и даже не слышала имени, но Раздолбеж, воздевая палец, раз или два повторил: «Это элитарная литература». Помещенные в кадр, супруги оцепенели, застыли, как разлитый в формочки воск; обоим ужасно мешали собственные руки и волосы, а также прожекторы, микрофоны-петлички и в особенности Раздолбеж, который, оттеняя заторможеность гостей, был в этот раз особенно подвижен и речист.