Она дернулась было – но тут же и замерла; теплая ладонь лежала наискосок, от подбородка к виску, и подушечки пальцев безошибочно отыскали прыгающую под кожей жилку.
– Легче? – спросил Тритан, едва разжимая губы.
Павла утвердительно опустила веки.
– Павла… Это вы меня, пожалуйста, извините.
– За что?..
Он осторожно провел ладонью по ее щеке. Помедлил, будто не решаясь коснуться снова; даже на расстоянии Павла чувствовала тепло его ладони. Тепло… и еще что-то. Едва ощутимое покалывание.
– За что извинить, Тритан?..
Он отвел ладонь от ее лица. Поднялся; Павла пыталась поймать его взгляд – но Тритан старательно смотрел в сторону.
– Я… совсем вас доконал. Думаю, стоит отдохнуть… Я тоже, признаться, устал, – он улыбнулся не своей, странно вымученной улыбкой. – Я вам… позвоню.
Павле показалось, что он колеблется. Мимолетно, мгновенно, чуть-чуть.
Он проводил ее до выхода – в молчании, и только в самом низу широкой, обсаженной фикусами лестницы вдруг коснулся ее рукава:
– Я огорчил вас, Павла?
– Нет, – соврала она, изображая беспечность. Тритан грустно покачал головой:
– Огорчил…
И осторожно взял ее за запястье; Павла удивилась, ощутив прикосновение металла.
– Вот, давно хотел, но как-то случая не было… Может быть…
Павла смотрела на свою руку; на запястье тускло поблескивал браслет белого металла, с чеканным узором, с островками темных шлифованных камней.
– Это мне?.. – она тут же устыдилась традиционно-кокетливого вопроса.
Тритан смотрел без улыбки. Странно смотрел; ей показалось, что сейчас он снова попросит прощения. Непонятно за что.
– Мне будет приятно, Павла… Если эта вещь принесет вам радость.
Они стояли посреди широкого холла – наедине, если не считать фикусов; Павла смятенно решала, как следует высказать благодарность. Потому что она действительно была сейчас благодарна – не столько за браслет, сколько за интонацию. За странное выражение зеленых глаз.
И она нашла, как отблагодарить.
У Тритана была твердая горячая щека. Ее губам сделалось жарко.
* * *
Интервью Ковича походило на поединок – Раздолбеж спрашивал об одном, глава Психологической драмы желал отвечать совершенно о третьем. Время от времени Кович требовал выключить камеру, и тогда в тесном кабинете закипал жаркий, на грани ругани спор – о чем угодно, о театре, о приютах для бездомных собак, о запрещении варварских видов спорта, о женщинах… Павла без дела дожидалась в углу, и от скуки ее спасал только браслет, подаренный Тританом.
Сегодня вечером ее раз десять завистливо спросили: откуда? Павла молчала и загадочно улыбалась; браслет удобно обхватывал руку, Павле порой казалось, что он теплый не от ее тела, от собственного тепла, что он живой, что он греет…