Степь рассекали длинные клинья леса. Много раз переправлялся через мелкие реки, трижды через широкие, едва не утонул в болоте, а от стычек полностью не уберегся: дважды его догоняли степные удальцы, но везло, да и палица оказалась надежнее, чем их кривые сабли. Выпотрошив их карманы и седельные сумки, он торопливо пускался в путь.
По берегам рек лепились крохотные веси. Он продал лишних коней, а немногие монеты постепенно растратил, покупая хлеб и соль. Народ становился все темнее с виду, Залешанин догадывался, что Царьград уже близко: солнце злее.
Однажды пришлось ехать через россыпь скал. Он задремал в седле, воздух накален, как в печи, но вдруг левую лопатку обожгло, как будто ткнули раскаленным прутом… Он непроизвольно завел руку за спину, лапнул обожженное место, лишь тогда сообразил рухнуть с коня, искать укрытия за камнями. Взгляд василиска проходит сквозь камень, но не убивает, а обжигает. Правда, иные говорят, что есть такая порода этих ящериц, от взгляда которых человек замерзает, как в зимнюю стужу, а ежели каменная стена тонка, то сопли вовсе застывают сосулькой.
Он судорожно шарил по себе ладонями, отыскивая что-нибудь блестящее. Взгляд василиска смертелен и для него самого, если показать, к примеру, зеркало или хотя бы блестящее лезвие меча.
Конь удивленно посмотрел на хозяина, что прячется за валунами, мерно побрел вниз по дороге. Залешанин поспешно отползал, перебегал, прячась за каменными выступами. Еще два-три раза обожгло так, что кожа покраснела, того и гляди пузыри вздуются, но проклятая ящерица хоть коня не трогает, понимает, что человек опаснее. Если его убить, то и конь никуда не денется…
Конь на свист вскинул голову, мотнул гривой, дескать, все понял, побежал шибче. Залешанин выждал миг, пробежал через открытое место, прыгнул в седло, погнал галопом от опасного места, рискуя сломать шею на опасной горной тропе. Пусть герои дерутся с василиском, добывают славу и гребень диковинной ящерицы. А его дело намного проще.
Намного.
Конь пошел быстрее, весело потряхивал гривой. Петька завозился в мешке, вылез, Залешанин поморщился, когда раскрашенная птаха взгромоздилась на плечо. Цепляться приходилось за узкие щелочки между булатными пластинами, Петька качался, взмахивал крыльями, удерживая равновесие, всякий раз царапая щеку жестяными перьями.
— Ты перьями не тряси, — не выдержал он наконец. — Глаза выбьешь. Чего это вы все так взыграли?
Петька посмотрел на него одним глазом, переступил с лапы на лапу, долго умащивался, и все только для того, чтобы посмотреть и другим. То ли дело сова, у нее оба глаза впереди на морде, как у человека.