Подошвы поскрипели, медленно оторвались от вытертой каменной плиты. Опустив голову, Залешанин сцепил зубы, дождался, пока шаги и голоса удалились, из последних сил подтянулся, заполз на вершинку, там распластался, как рыба на берегу, грудь не вздымалась, а подпрыгивала, а во всем теле была одна горячая вода вместо жил и суставов.
Он не помнил, какими словами заставил себя двигаться, переполз к воротам, зацепил веревку там и повис, упираясь руками и ногами в доски ворот из едва тронутых топором деревьев.
Тучи раздвинулись, он съежился и едва не разжал руки. На небе заблистал тонкий, как золотой волос из косы Златовласки, месяц! Просчитался, дурак, мелькнуло в голове паническое. Был же уверен, что еще пару дней будет темно! Хотя с чего решил, что в Царьграде такой же месяц? В Киеве свой, здесь свой…
Тоненький, едва заметный, серпик блистал, как начищенный таз из лучшей меди. Залешанин ощутил себя голым, только бы снизу никто не поднял головы… Внезапно он ощутил на себе тяжелый недобрый взгляд. Чувство было таким сильным, что судорожно повернулся вправо, влево, ожидая, что кто-то рассматривает его совсем рядом.
Слева стена уходила в бесконечность, а справа переходила в створки ворот. Пусто, как в степи печенегов, но настороженные уши уловили даже изумленный вскрик… или это шумит в ушах? Смутно почудились еще голоса, совсем непохожие на грубые вопли стражей, но все же подавил страх, что так и будет мерещиться, пока не начнет отбиваться от незримых бесов, как его дядя Гайвран, пока не помер от паленки…
Трясущимися руками проверил веревку, начал медленно двигаться. Глаза привыкли, да и пламя едва не обжигало пятки. Когда подбрасывали хворост, он чувствовал жар, искры летели мимо лица, а ворота озарялись таким красным светом, будто на них светило закатное солнце.
В темя легонько клюнуло. Он застыл, в голове пронеслись табуны мыслей всяких-разных, но больше не били, он рискнул приподнять голову. Суженный книзу нижний край щита смотрел ему прямо в глаза. Красный, будто выкован из пурпура, толщиной всего в палец, но в нем чувствовалась как крепость, так и вес, не всякому богатырю по силе.
— Наконец-то, — прошептал он беззвучно, — ну, родимые боги, подсобите!.. Хотя бы снять, а понесу уже сам, ладно…
Торопливо обвязал свободный конец вокруг пояса. Багровый свет снизу пугал резкими бликами, ворох искр проносился мимо с треском, будто горели его волосы. Если кто вздумает поднять голову… Обмирая от собственной дерзости, он торопливо ощупал края щита, подергал. Четыре скобы, каждая толщиной в палец. Попробовать тащить — заскрипит так, что мертвецы в могилах перевернутся, а стражи наконец поднимут поганые хари…