Не оглядываясь, дошел до двери, облегченно вздохнул. И тут негромкий голос произнес:
— Исполать тебе, чужестранец.
На крыльце стоял человек, при взгляде на которого Залешанин сразу понял, почему здешний народ зовут древлянами. Среднего роста, но чудовищно коренастый, руки как ветви дуба, ноги словно старые стволы, даже лицо будто ожившая кора столетнего дуба: суровое, коричневое, в глубоких резких морщинах. Глаза, похожие на жуков-древоточцев, прячутся под наплывами мощных надбровных дуг. Пахло живицей, листьями, чувствовался кисловатый аромат муравьиной кислоты.
— И тебе того же, — осторожно ответил Залешанин. Он вежливо поклонился. — Я только заблудившийся путник. Ваших дел не касаюсь, выведывать не выведывал… Сейчас засну, где укажут, а с восходом солнца уеду…
Человек сказал так же негромко, но в голосе чувствовалась сила и врожденная привычка повелевать:
— Выведывальщика не допустили бы даже до ворот.
— Разве по мне угадаешь? — спросил Залешанин невольно.
— А чьи, по-твоему, волки тебе перебежали дорогу? А чья сова летала над тобой на распутье? А кому ты бросил ломоть хлеба?.. Мы знаем о тебе больше, чем ты думаешь. Может быть, даже больше, чем знаешь о себе сам. Следуй за мной, чужак.
Залешанин в замешательстве произнес осторожненько:
— Мне бы на сеновал или еще куда…
— Потом, — отрезал человек. — Тебя сейчас желает видеть наша светлая княгиня.
Залешанин спросил осторожно:
— Княгиня Огневица?
— Светлая княгиня, — поправил мужик строго. Залешанин потупился, ибо назвать светлого князя просто князем — значит оскорбить, ибо князь правит только своим племенем, а светлый — объединением племен, где у каждого свой князь. — Меня зовут Черный Бук, я управитель княжеского хозяйства. Отряхнись, смочи волосы, а то торчат как… не знаю у кого. Светлая княгиня не любит!
И когда шли через двор, он чувствовал себя голым на перекрестье десятков пар глаз. Терем приближался, вырастал, Залешанин чувствовал его тяжесть. Если терем Владимира сложен из легкой сосны, то здесь подбирали только матерые дубы — толстые и с неимоверно плотной древесиной, не один топор затупили да выщербили. Тяжесть чувствуется всюду, словно бы сама земля просела под неимоверным весом.
Он поднялся на крыльцо, новенькое и широкое, ни одна доска не скрипнула, хоть таран роняй. Черный Бук толкнул дверь, двое стражей отступили в тень, в сенях пахло травами, жареными орехами, медом.
— Ножи оставить здесь? — спросил Залешанин на всякий случай.
Черный Бук отмахнулся:
— Не стоит. Если не так что скажешь или не так взглянешь, то и бровью повести не успеешь…