Сервантес
Жихарь слышал, что в смертную минуту перед человеком проходит вся его жизнь, вся как есть, с мельчайшими подробностями, и надеялся, что успеет припомнить начальную свою пору, и родителей своих, и настоящее имя, потому что памятная его жизнь была коротенькая и непутевая, а Бессудная Яма весьма глубока, и хватит ли ему обычных воспоминаний, чтобы долететь до дна, не станет ли скучно и тоскливо по дороге, не завоет ли он в голос, к вящему удовольствию князя Жупела? Орать было стыдно, молчать тяжко. Никаких картин из жизни перед глазами не наблюдалось, а была сплошная чернота. Время растянулось, словно медовая капля, падающая из ковша, ничего не происходило, и богатырь напугался: что, если смерть такая вот и есть – все понимаешь, а сделать ничего не можешь?
Тут он спиной ощутил какое–то встречное движение, легкие уколы, услышал тихое потрескивание, и вот со всех сторон охватила его колючая и душная шуба, и стал ожидать он последнего страшного удара заостренных кольев, но так и не дождался. Тут уже не время замедлилось, а падение, скоро оно совсем прекратилось, и молодца даже подбросило невысоко кверху, а потом гора сухого сена окончательно приняла его.
«Ты смотри – даже колья в яме нельзя оставить без присмотру!» – подумал Жихарь, и тут его с великой силой ударило по спине. Жихарь схватился за ушибленное место, потом, к своему удивлению, нащупал знакомые изгибы золотой ложки.
– Я вам покидаюсь, собачьи дети! – заорал он и вовремя сообразил увернуться – на его место тяжко рухнуло чье–то тело. «Должно быть, Фуфлея–покойника бросили, – решил Жихарь. – Теперь людям и вправду велят говорить, что я его зарезал ядовитым ножом – срам какой…»
Пошарил руками, и оказалось, что у чаемого Фуфлея нет ни рук, ни ног, ни самой головы и вообще это не Фуфлей, а кожаный мешок, от которого вкусно пахло вареным, печеным и даже хмельным.
«Зря старый варяг снеди кинул – дольше буду мучиться», – пригорюнился богатырь, но, как всегда после опасности, в животе забурчало, он развязал мешок, взял прямо сверху жареного гуся и как–то незаметно для себя обглодал до последней косточки. Жить стало лучше, жить стало веселее. Надо было как–то устраиваться, а там, глядишь, и выбираться. Над головой голубел кружок неба. Да и мрачная песня дружинников ласкала ухо – на своих поминках побывать всякому лестно.
На всякий случай Жихарь издал несколько пронзительных смертных стонов, громко пожаловался на остроту кольев и соседство многочисленных мертвых тел и разных чудовищ. Конечно, проверить вряд ли кто осмелится, но если князю заблажит…