Ирина Захаровна скажет так после каникул.
А пока зрители спешили растащить ряды кресел по углам, освобождая зал для танцев. Миша куда-то исчез.
– Ирэн искать ушел, – подмигнула проницательная Юля и запрыгала: – Ура! Ура! Пять с плюсом!
– Я же говорил, я говорил, а вы не верили! – ликовал Леха. Надя кружилась по сцене. Актеры кричали и дурачились за закрытым занавесом.
– Ты лучшая Татьяна на свете! – завопил вдруг Санька и подхватил Женю на руки. Под носом у него было красно – сорвал надоевшие усы. Она увидела Санькино лицо близко и ясно, как в зеркале с пятикратным увеличением, с такой чистотой зрения, что могла бы присматриваться хоть тысячу лет и ничего нового, наверное, в нем не открыла бы. Не самое красивое лицо, скорее наоборот. Но на него почему-то хотелось смотреть. Всю эту тысячу лет… Санька медленно поставил Женю на пол, медленно к ней наклонился и медленно-медленно, совершенно нечаянно поцеловал.
Вот тут-то и случилось то, что случилось. Будто град загрохотал по крышам – зал засвистел, заулюлюкал, захохотал… Кто-то открыл занавес.
Ничего сверхневероятного на сцене не происходило, мало ли старшеклассников целуются в школе под лестницей, но тут их выставили на всеобщее обозрение, как жениха с невестой. «Горько, горько!» – незамедлительно послышались вопли. Леха в панике заметался по просцениуму, широко развел руки, загораживая друзей, и рявкнул на зал:
– Эй, кончай лол, монстры!
Только тогда попавшиеся на внеплановой мизансцене актеры отскочили друг от друга, как ошпаренные, и умчались в разные стороны, а народ по ту сторону сцены заблеял уже сдержаннее.
– Буга-га, я пацтулом! – подначивали Леху отдельными «каментами».
– Ржунимагу!
– Базарь исчо!
Народ ждал речи от благополучно воскресшего дуэлянта.
– Н-ну? – ехидно спросила Юля, появляясь из-за кулисы.
Леха снова развел руками, помедлил и, что-то вспомнив, произнес:
– Простим горячке юных лет… и юный жар и юный бред!
Ленский и Пушкин продолжали жить в Лехе. Классика живее всех живых. К гадалке не ходи…
Посреди бурлящего веселья Женя с Санькой ускользнули с вечера.
– Позорище! – стонала она.
– За каникулы забудут, – убеждал он. – Театр и есть позорище, его когда-то так и называли.
Женя подумала: а и впрямь! Ну и что – поцеловались. Она, между прочим, знает не одну девчонку, которая хотела бы очутиться на ее месте.
Ох, спасибо Лехе! Не растерялся, перевел стрелки на себя. Верный друг. Настоящий мужчина… Как ни опешила Женя от Юлиного коварства, она заметила, как вспыхнули Надины щеки и глаза зажглись голубыми лампочками в Лехину сторону. «Красавчега» на вечере явно ждал бенефис.