— Ну и добре, напугать тебя фашист не смог, к отступленьям не приучил, значит, будем бить его, супостата, и гнать отсель за милую душу вместе.
— Так точно, — улыбнулся Арефьев.
Тщательно подобранный для него белый овчинный полушубок и валенки он принял из рук интенданта, наконец скинув свою холодную милицейскую шинель, протертую до дыр и не раз штопанную.
— Во, любо глянуть на нашего командира! — одобрил старшина Похмелкин, увидев вошедшего в казарму Арефьева.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — встал перед ним лейтенант Прокопьев.
— Здравия желаю! — козырнул Арефьев и, протянув руку, представился: — Владимир.
— Николай, — ответил лейтенант и крепко пожал руку Арефьеву. — Назначен командиром второго взвода, так что будем вместе воевать.
— На фронте был?
— Нет, но теперь уже точно буду… — серьезно ответил и улыбнулся Николай.
— Располагайся, вон у окна моя койка, рядом свободная.
— Добро, сутки не спал, пока добирался. — Лейтенант сунул под кровать вещмешок и принялся снимать сапоги.
— Ты откуда?
— Из Вологды. То есть добирался из Вологды, а так сам из Ленинграда, там в училище был, потом нас в сентябре эвакуировали в Вологду, до сих пор мурашки по коже, как вспомню…
— Это ты про что?
— Про эвакуацию.
— А что так?
Лейтенант посмотрел в глаза Арефьеву. Владимир увидел его лицо и обратил внимание, что его коротко остриженные волосы абсолютно седые. Глаза Николая смотрели испытующе строго. Арефьев спокойно выдержал его взгляд.
— Нам запретили об этом говорить, только я не понимаю почему.
— Кто запретил?
— Особист нашего училища.
— Тогда не говори. — Владимир скинул с себя одежду и устроился в кровати, с удовольствием укрывшись настоящим ватным одеялом. Он тоже устал и хотел спать.
— Да нет, я расскажу, в голове все это сидит. Я как будто снова и снова через это прохожу. Устал носить в себе, понимаешь…
— Тогда говори, я слушаю.
— Это было семнадцатого сентября, в Ленинграде, уже в блокаде, нас привезли с Финляндского вокзала эшелоном на берег Ладожского озера, не помню названия поселка, у причала стояла большая деревянная баржа. На берегу народу море, курсанты нескольких училищ, комсостав с семьями, женщины, дети. Тысячи полторы. И всех на эту баржу. Несколько часов просидели в ней, в трюме, только к вечеру подошел буксир и потащил баржу на ту сторону. В общем, набились как селедки в бочке. Сначала все было нормально, мы спали, но к полуночи разыгрался шторм. Баржу бросало как игрушечную, потом стало заливать. В трюме было просто жутко. Доски обшивки трещали, и через щели сначала сочилась, а потом просто стала бить струями вода.